Замысел романа о людях, прошедших через декабризм и изгнание («Декабристы», 1863), приводит Толстого к эпохе 1812 г., с небывалой силой обнажившей мощь и жизнеспособность русского характера и нации в целом. Но задача выявления внутренних источников противостояния злу и победы человека (и нации) над ним обращает писателя к эпохе «неудач и поражений», где сущность характера должна была «выразиться еще ярче» (13, 54). Начало действия «Войны и мира» переносится к 1805 г.
В 60‑е гг. в связи с крестьянской реформой и последовавшими за ней преобразованиями страны вопросы о закономерностях развития истории, о самом процессе исторического движения человечества становятся для России важнейшими. Своеобразными ответами на них явились и «Идиот» Достоевского (1868), и «Обрыв» Гончарова (1869), и «История одного города» Салтыкова‑Щедрина (1870). Исторический замысел Толстого оказался в главном русле исканий русской общественно‑литературной мысли этого периода.
Сам Толстой воспринимал «Войну и мир» как «книгу о прошедшем» (15, 241), не подводимую ни под одну из жанровых форм. «Это не роман, еще менее поэма, еще менее историческая хроника, – писал он. – „Война и мир“ есть то, что хотел и мог выразить автор в той форме, в которой оно выразилось» (16, 7). Однако широта философско‑исторического синтеза и глубина социально‑психологического анализа многообразных проявлений истории в человеке и человека в истории обусловили закрепление за «Войной и миром» определения «романа‑эпопеи». Бесконечность процесса духовных извлечений при чтении «Войны и мира» органично связана с толстовской задачей выявления общих закономерностей общественного и личного бытия, подчиняющих себе судьбы отдельных людей, народов и человечества в целом, и находится в прямой связи с толстовскими исканиями пути людей друг к другу, с мыслью о возможном и должном человеческом «единении».
Война и мир – как тема – это жизнь в ее универсальном охвате. Вместе с тем война и мир – самое глубокое и трагическое противоречие жизни. 28 Размышления над этой проблемой вылились у Толстого прежде всего в исследование взаимосвязи свободы и необходимости, сущности волевого акта личности и объективного результата его последствий в конкретный момент. Называя эпоху создания «Войны и мира» «самоуверенным временем» (15, 227), забывшим о существовании этой проблемы, Толстой обращается к философской, богословской и естественнонаучной мысли прошлого, бившейся над решением вопроса о взаимосвязи свободы и необходимости (Аристотель, Цицерон, Августин Блаженный, Гоббс, Спиноза, Кант, Юм, Шопенгауэр, Бокль, Дарвин и т. д.), и нигде – ни в философии, ни в богословии, ни в естествознании – завершающего позитивного итога в разрешении проблемы не находит. В исканиях минувших веков Толстой обнаруживает постоянное возвращение новых поколений к «пенелоповой работе» (15, 226) своих предшественников: «Рассматривая философскую историю вопроса, мы увидим, что вопрос этот не только не разрешен, но имеет два решения. С точки зрения разума – свободы нет и не может быть, с точки зрения сознания нет и не может быть необходимости» (15, 227–228).
Размышления о закономерностях развития человеческой истории приводят Толстого к разделению понятий разум и сознание. «Откровения» сознания, по мнению писателя, предполагают полную свободу личности, требования же разума рассматривают любое проявление свободы (иначе – воли) человека в его сложных связях с окружающей действительностью по законам времени, пространства и причинности, органическая связь которых и составляет необходимость.
В черновых вариантах «Войны и мира» Толстой рассматривает ряд величайших нравственных «парадоксов» истории – от времен крестовых походов, Карла IX и Варфоломеевской ночи до французской революции, – которые не получили объяснения, по мнению писателя, ни в одной из известных ему историко‑философских концепций, и ставит перед собою задачу отыскать новые законы человеческой истории, которая определяется им как «наука народного самопознания» (15, 237).
В основу концепции Толстого ложится идея «непрерывного движения личности во времени» (15, 320). Проводится масштабное сопоставление: «Как в вопросе астрономии, так и в вопросе humaniores настоящего времени, все различие взгляда основано на признании или непризнании абсолютной неподвижной единицы, служащей мерилом изменения явлений. В астрономии это была неподвижность земли, в humaniores это – неподвижность личности, души человеческой <…> Но в астрономии истина взяла свое. Так точно в наше время истина подвижности личности должна взять свое» (15, 233). «Подвижность личности» при этом соотносится с подвижностью души, утвердившейся уже с повести «Детство» как неотъемлемый признак человека «понимающего».
По отношению к истории вопрос о свободе и необходимости решается Толстым в пользу необходимости. 29 Необходимость определяется им как «закон движения масс во времени». Одновременно писатель подчеркивает, что в личной жизни каждый человек в момент совершения того или иного поступка свободен. Этот момент он называет «бесконечно малым моментом свободы в настоящем», в период которого «душа» человека «живет» (15, 239, 321).
Однако каждый данный момент времени неизбежно становится прошедшим и превращается в факт истории. Его неповторимость и невозвратимость предопределяют, по Толстому, невозможность признания свободы воли применительно к совершившемуся и прошедшему. Отсюда – отрицание ведущей роли произвольных действий личности в истории и одновремнно утверждение нравственной ответственности человека за любой поступок в каждый бесконечно малый момент свободы в настоящем. Этот поступок может быть актом добра, «соединяющим людей», или актом зла (произвола), «разъединяющим людей» (46, 286; 64, 95).
Неоднократно напоминая о том, что свобода человека «закована временем» (15, 268, 292), Толстой вместе с тем говорит о бесконечно великой сумме «моментов свободы», т. е. жизни человека в целом. Поскольку в каждый такой момент – «душа в жизни» (15, 239), идея «подвижности личности» ложится в основу закона необходимости движения масс во времени.
Утвержденная писателем в «Войне и мире» первостепенная значимость «каждого бесконечно малого момента» как в жизни отдельного человека, так и во всемирном движении истории предопределила метод анализа исторического и обусловила тот характер «сопряжения» масштабности эпопеи с детализацией психологического анализа, который отличает «Войну и мир» от всех форм художественно‑исторического повествования и остается до сих пор уникальным как в русской, так и в мировой литературе.
«Война и мир» – книга исканий. В попытке Толстого найти законы движения человеческой истории важен сам процесс поиска и система доказательств, углубляющая проницательность читательского суждения. Некоторая логическая незавершенность и противоречивость общего философского синтеза этих исканий ощущалась и самим Толстым. Он предвидел обвинения в склонности к фатализму. И потому, развивая идею исторической необходимости и конкретной формы ее выражения – закона стихийного движения масс к неизвестной цели, – писатель настойчиво и неоднократно подчеркивал нравственную ответственность человека за любое решение или поступок в каждый данный момент.
«Воля провидения» в философско‑художественной интерпретации Толстым жизненного процесса – отнюдь не парализующее вмешательство «высшей силы», устраняющей активность зла. И в общей и в частной жизни людей зло действенно. «Безучастная сила» слепа, жестока и результативна. С понятием «фатализм», употребляемым самим Толстым для объяснения явлений, неподвластных «знанию разумному», связано в художественной ткани романа «знание сердечное». «Пути мысли» противопоставляется «путь ощущения», «диалектике разума» (17, 371) – «диалектика души». «Знание сердечное» обретает в сознании Пьера наименование «веры». Это знание – не что иное, как нравственное чувство, вложенное природой в каждого человека, являющееся, по мнению Толстого, «надысторическим» и несущим в себе ту энергию жизни, которая фатально противостоит силам произвола. Скептицизм Толстого покушается на «всесильность» разума. Источником духовного самотворчества выдвигается сердце.
Черновые наброски к «Войне и миру» отражают семилетний процесс поиска и сомнений, завершившийся философско‑историческим синтезом 2‑й части эпилога. Описание ряда событий в движении народов с запада на восток и с востока на запад, конечная цель которого, по Толстому, осталась недоступной человеческому разуму, начинается с исследования эпохи «неудач и поражений» русского народа (нации в целом) и охватывает период с 1805 по август 1812 г. – канун Бородинского сражения, причем июнь – август 1812 г. (вторжение Наполеона в Россию и движение его к Москве) и предшествующие этому времени семь с половиною лет качественно неоднородны. С момента вступления французского войска на русскую территорию «неудачи и поражения» русской армии сопровождаются необычайно быстрым пробуждением общенационального самосознания, предопределившим исход Бородинского сражения и последующую катастрофу Наполеона.
Жанровое своеобразие «Войны и мира» определяется Толстым в 1865 г. как «картина нравов, построенная на историческом событии» (48, 64). Действие романа охватывает 15 лет и вводит в читательское сознание огромное количество действующих лиц. Каждое из них – от императора и фельдмаршала до мужика и простого солдата – подвергается Толстым «испытанию» временем: и бесконечно малым моментом, и суммою этих моментов – историей.
В противостоянии России Наполеону органично сливаются народное и национальное. Этому единству противостоит в «Войне и мире» высший петербургский аристократический круг, осмысленный писателем как отрицаемое им привилегированное общественное сословие, отличительной чертой которого и является «непонимание». При этом патриотическое чувство народа в период наполеоновского нашествия рассматривается Толстым как высочайший уровень «знания сердечного», обусловившего возможность «человеческого единения» в 1812 г., исторически значимого для последующих судеб России и Европы в целом.
Первое развернутое философское отступление предварит описание событий 1812 г. Но вся его проблематика будет теснейшим образом связана с толстовской концепцией «движения личности во времени», развитой в художественной ткани первого тома «Войны и мира».
Уже из первой части, открывающей роман, становится очевидным, что внутренние побуждения и Болконского и Безухова и объективный результат их поступков не находятся в прямой логической связи. Князь Андрей, презирая свет (с его извращенным «нравственным миром») – «заколдованный круг», без которого не может жить его жена, – вынужден бывать в нем.
Пьер, страдающий от бремени кутежей Курагина и Долохова и дающий слово Болконскому расстаться с ними, тотчас после этого обещания отправляется к ним. Все тот же Пьер, не помышляя о наследстве, становится обладателем одного из крупнейших в России состояний и одновременно будущей жертвой произвола семьи Курагиных. «Бесконечно малый момент свободы» героев оказывается «закованным временем» – разнонаправленными внутренними побуждениями окружающих людей.
Движение Болконского и Ростова к катастрофе Аустерлица предваряется отступлением русских войск через реку Энс и Шенграбенским сражением. В центре обоих описаний – нравственный мир войска. Переход через Энс открывает в романе тот период военных действий, когда русская армия была вынуждена действовать «вне всех предвидимых условий войны» (9, 180). Вместо «глубоко обдуманной» союзниками тактики наступления единственная «почти недоступная» цель Кутузова состояла в спасении русского войска. «Общий ход дела», столь важный для князя Андрея и недоступный Николаю Ростову, воздействует на обоих героев одинаково активно. Стремление Болконского изменить течение событий личным подвигом и желание Ростова обрести «полноту жизни» в условиях, требующих лишь честного исполнения воинского долга и позволяющих уйти от сложностей и «тонкостей» ежедневного существования в «миру», постоянно сталкиваются с непредвиденными обстоятельствами, которые независимо от воли героев подтачивают их надежды.
Начало переправы через Энс изображается через зрительное и слуховое восприятие нейтрального второстепенного персонажа – князя Несвицкого. Конец ее дается через противоречивые переживания Николая Ростова. Разновеликая масса солдат и офицеров, пеших и конных, мелькающая перед Несвицким, отрывки диалогов, короткие, не связанные и потому бессмысленные реплики – все тонет в общей картине беспорядка, почти неподвластной человеку стихии. Солдаты рядом, но не вместе. И сам Несвиций, адъютант главнокомандующего, прибывший с приказом, и Ростов – практически лишь беспомощные зрители. При этом неясность и поспешность происходящего, стоны, страдания, смерть, рождающийся и растущий страх сливаются в сознании Ростова в одно болезненно‑тревожное впечатление и заставляют его думать, т. е. делать то, что дается ему с таким трудом и от чего он так часто бежит.
Переправы через Энс Болконский не видит. Но картина «величайшей поспешности и величайшего беспорядка» отступления русской армии делают очевидным для него «упадок духа» войска. Тем не менее как Болконский‑теоретик в первой беседе с Безуховым, так и Болконский‑практик в диалоге с Билибиным, уже ощутивший разрушающую силу «нравственного колебания» армии, одинаково уверен в личном избранничестве, долженствующем определить исход предстоящих военных действий.
Шенграбенское сражение – единственное событие в истории войны 1805 г., имевшее, с точки зрения Толстого, нравственное оправдание. И вместе с тем – первое практическое столкновение Болконского с законами войны, психологически подточившее его волюнтаристские устремления. План спасения отрядом Багратиона основной части русской армии явился актом воли Кутузова, покоился на нравственном законе (жертвою «части» спасалось «целое») и был противопоставлен Толстым произволу решения о сражении под Аустерлицем. Исход сражения решается общим «духом войска», который чутко ощущается Багратионом. Все происходящее он воспринимает как нечто им предвиденное. Несостоявшемуся личному «Тулону» Болконского противопоставляется «общий Тулон» батареи Тушина, определивший ход битвы, но не замеченный и не оцененный другими.
Столь же важным является Шенграбен и для самоопределения Ростова. Несопоставимость внутреннего побуждения (задор и решимость) и объективного результата (ранение и паническое бегство) ввергает героя в пучину страшных для него вопросов и вновь, как на Энском мосту (Толстой дважды проводит эту параллель), заставляет Ростова думать.
Решение об Аустерлицком сражении принимается вопреки воле Кутузова. Предусматриваются, казалось, все возможности, все условия, все «малейшие подробности» (9, 303). Победа представляется не «будущим», а уже «прошедшим» (9, 303). Кутузов не бездеятелен. Однако его энергия противостояния умозрительным построениям участников военного совета в канун сражения, покоящаяся на ощущении «нравственного мира» армии, ее «общего духа» и внутреннего состояния войска противника, парализуется произволом других, облеченных бо́льшею властью. Кутузов предвидит неизбежность поражения, но бессилен сломить активность множества произволов и потому столь инертен на предшествующем сражению совете.
Болконский перед Аустерлицем – в состоянии сомнения, неясности и тревоги. Оно порождено «практическим» знанием, обретенным рядом с Кутузовым, правота которого всегда подтверждалась. Но сила умозрительных построений, власть идеи «торжества над всеми» переводит сомнение и тревогу в ощущение достоверно наступающего «дня его Тулона», который должен предопределить общий ход дела.
Все предусмотренное планом атаки рушится сразу, и рушится катастрофически. Непредугаданными оказываются намерения Наполеона (он вовсе не избегает сражения); ошибочными – сведения о расположении его войск; непредвиденным – его план вторжения в тыл союзной армии; почти ненужным – отличное знание местности: еще до начала сражения в густом тумане командиры теряют свои полки. Чувство энергии, с которым солдаты двинулись к месту сражения, обращается в «досаду и злобу» (9, 329).
Союзные войска, уже видевшие себя атакующими, оказались атакованными, и в самом уязвимом месте. Подвиг Болконского был совершен, но ничего не изменил в общем ходе сражения. Катастрофа Аустерлица вместе с тем обнажила для князя Андрея противоречивость между построениями разума и «откровениями» сознания. Страдание и «близкое ожидание смерти» открыли его душе нетленность общего потока жизни (настоящего), символизируемого «вечным» для всех людей небом, и преходящую значимость личности, которую героем делает совершающееся историческое событие.
Николай Ростов непосредственным участником сражения не является. Посланный курьером, он выступает как зритель, невольно созерцающий разные периоды и участки битвы. То состояние умственного и душевного напряжения, во власти которого Ростов оказался в итоге Шенграбена, ему не под силу и длительным быть не может. Его инстинкт самосохранения находит почву, гарантирующую безопасность от вторжения страшных и ненужных ему вопросов. «Обожествление» императора, творящего, с точки зрения Ростова, историю, уничтожает страх смерти. Нерассуждающая готовность умереть за государя в любой момент выводит из сознания героя вопрос «зачем?», возвращает Ростова к норме «здоровой ограниченности» (48, 49), предопределяя тем самым его рассуждения о «долге» повиновения правительству в эпилоге романа.
Путь сомнений, тяжких кризисов, возрождений и новых катастроф и для Андрея и для Пьера (в период 1806 – начала 1812 г.) есть путь познания – и путь к другим людям. То понимание, без которого, по мысли Толстого, не может быть и речи о «единении людей», – не только природный интуитивный дар, но способность и одновременно потребность, обретаемые опытным путем. Для Друбецкого и Берга, достигающих в период от Аустерлица до 1812 г. (т. е. в период «неудач и поражений») предельно возможных для каждого из них границ служебной и личной карьеры, потребности в понимании нет. Жизнетворная стихия Наташи на какой‑то момент уводит Друбецкого от Элен, но мир «праха» людского, позволяющий легко и быстро подниматься по ступеням лестницы добродетелей извращенных, одерживает верх. Николай Ростов, наделенный «чуткостью сердца» (10, 45) и одновременно «здравым смыслом посредственности» (10, 238), несет в себе способность понимания интуитивного. Именно поэтому столь часто вторгается в его сознание вопрос «зачем?», поэтому он ощущает «синие очки общежития» (10, 141), определяющие поведение Бориса Друбецкого. Этим «пониманием» Ростова во многом объясняется и возможность любви к нему Марьи Болконской. Однако человеческая заурядность Ростова постоянно заставляет его уходить от вопросов, сложностей, неясностей – от всего, что требует значительных умственных и эмоциональных усилий. Между Аустерлицем и 1812 годом Ростов то в полку, то в Отрадном. И всегда в полку ему «тихо и спокойно», в Отрадном – «трудно и запутано». Полк для Ростова – спасение от «житейской путаницы». Отрадное – «омут жизни» (10, 238). В полку легко быть «прекрасным человеком», в «миру» – трудно (10, 125). И лишь дважды – после огромного карточного проигрыша Долохову и в момент размышлений о мире между Россией и Францией, заключенном в Тильзите, – в Ростове рушится гармония «здоровой ограниченности». 30 Понимания, связанного с глубиной познания частных и общих закономерностей жизни человечества, Николай Ростов – в пределах «романных» – обрести не может.
Уединенная (но по‑своему активная) жизнь в Лысых горах и Богучарове, государственная деятельность, любовь к Наташе – путь Болконского от катастрофы Аустерлица к 1812 году. Этот период для Безухова – женитьба на Элен, дуэль с Долоховым, увлечение масонством, филантропические начинания и тоже любовь к Наташе. При всей несхожести натур и Андрей, и Пьер стремятся к общей цели: открыть смысл и движущий источник жизни человека и человечества в целом. И тот и другой способны задать себе вопрос – «…не вздор ли все то, что я думаю?..» (10, 169) или прийти к мысли: «не то» (10, 39).
Сильный, трезвый и скептический ум Болконского, воля и одновременно эгоцентризм держат его в замкнутом кругу разрушительного отрицания. «Смягчить» его мизантропию и разбить негативный строй эмоций «жаждою жизни» и стремлением к «свету» (10, 221) оказались в состоянии лишь общение с Пьером и чувство к Наташе. Крах честолюбивых помыслов на поприщах военном и гражданском связан с падением (в сознании героя) двух кумиров, добившихся «торжества над людьми», – Наполеона и Сперанского. Но если Наполеон был для Болконского «отвлеченной идеей», Сперанский – живой и постоянно наблюдаемый им человек. Непоколебимая вера Сперанского в силу и законность ума (более всего пленившая князя Андрея) с первой встречи контрастирует в сознании героя с «холодным, зеркальным, не пропускающим к себе в душу» (10, 168) взглядом Сперанского. Резкое неприятие вызывает и «слишком большое презрение» Сперанского к людям. Формально деятельность Сперанского представлялась «жизнью для других», но в существе своем являлась «торжеством над другими» и влекла за собою неизбежную «смерть души».
Мир «настоящего» связывался Болконским уже на первых страницах романа с «живым человеком» (9, 36), противостоящим «мертвому» свету. Миром «настоящего» – общением с «живой душою» Пьера и чувством к Наташе – было разрушено стремление Болконского «уйти» от общества (после Аустерлица) и замкнуться в самом себе. Эта же сила обнажает и всю суетность, тщетность и праздность разнообразных комитетов государственного преобразования, обходивших все, «что касалось сущности дела» (9, 209).
Та полнота жизни, которую вдруг и впервые обретает князь Андрей, разрушается им самим. Потребность в понимании для него безгранична, но способность к пониманию других ограничена. Катастрофа Аустерлица уже показала Болконскому действенность и динамичность «бесконечно малого момента». Но опыт прошедшего и глубина познания жизни отнюдь не разрушили эгоцентризма героя, и потому способность его интуитивного понимания по сравнению с началом романа почти не изменилась.
О семье Ростовых он думает: «…это добрые, славные люди <…> разумеется, не понимающие ни на волос того сокровища, которое они имеют в Наташе» (10, 210). Но его способность к пониманию героини оказывается еще меньшей.
Для Толстого (и его героя 50‑х гг.) каждый проходящий день – факт истории, истории живой, своего рода «эпоха» в жизни души. Болконский этим ощущением значимости каждого проходящего дня не обладает. Идея движения личности в каждый «бесконечно малый момент», положенная в основу философской концепции «Войны и мира», и год разлуки, который предлагает Наташе князь Андрей по произволу отца, в романе явно соотнесены. Закон движения личности во времени, силу которого герой уже испытал, не переносится им на другого человека. Свобода и необходимость рассматриваются Болконским лишь применительно к собственной личности. Нравственное чувство князя Андрея оказывается изолированным от ощущения личной вины.
Понимание приходит к Болконскому на пороге смерти. «Что‑то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю» (11, 253) – эта мысль настойчиво вторгается в сознание князя Андрея после смертельного ранения при Бородине и сопровождает его в бреду, полузабытьи и бодрствовании. Она естественно замыкается на последнем трагическом событии его личной жизни – любви к Наташе и катастрофе разрыва с ней. Лишь отрешение от собственной судьбы и опыт страдания рождают у князя Андрея то понимание души другого человека, с которым приходит ощущение полноты жизни.
Проблема личной вины и страх «недопонимания» чего‑то главного постоянно сопровождают Пьера Безухова. И в ночь после дуэли, и на станции в Торжке, где логика абсурда ставит под сомнение не только целесообразность, но и саму возможность жизни, и в сложный «масонский» период Безухов ищет причину зла, во многом отрешаясь от интересов своей личности. Мечтания стать то философом, то «тактиком», то Наполеоном, то победителем Наполеона – рушатся. Желание «переродить» порочный род человеческий и довести себя до высшей степени совершенства приводит к жестоким приступам ипохондрии и тоски, бегству от вопросов «страшного узла жизни» и новым возвращениям к ним. При этом освобождение от иллюзий, преодоление наивности, процесс познания жизни в целом сопровождаются неустанным поиском в другом «внутреннего человека» (10, 183), признанием источником движения личности – борьбы и катастроф. «Остов жизни» – так именует Пьер сущность своего ежедневного существования. Вера в возможность добра и правды и очевидная картина зла и лжи действительности, преградивших дорогу к любой деятельности, превращают каждый проходящий день в поиски спасения от жизни. Но вместе с тем неустанная работа мысли, свобода от скептической односторонности и равнодушие к личной судьбе переключают его сознание на других и делают саму способность понимания источником духовного возрождения.
Известно, что диалог в художественной структуре «Войны и мира» как путь разрешения кризисных психологических состояний героев, как выход к процессу общения вне узких сословных и социальных границ принципиально важен. 31 В отличие от романов Тургенева, где диалоги героев выливаются в споры, главная цель которых – утверждение противостоящих друг другу идеологических систем, в диалогах героев «Войны и мира» первостепенно важно испытание собственных концепций, обнажение в них истинного и ошибочного. В движении героев к истине диалог активен и плодотворен, а главное – возможен. В 70‑е гг. потребность в таком диалоге для героя Толстого будет столь же значима. Но возможность диалога станет проблемой, что существенным образом скажется на художественной структуре романа «Анна Каренина».
Постижение законов истории, точнее – надежда на постижение их, таится, по Толстому, в наблюдении над бесконечно малыми моментами свободы как отдельной личности, так и человечества в целом. Война 1812 г. не только сделала очевидными внутренние побудительные мотивы поступков каждого человека, но явилась тем уникальным событием в жизни России, которое обусловило «однородность влечений» (11, 266) подавляющей массы людей. Понимание того, что «хорошо» и «дурно», выходит за пределы узких рамок отдельной личности. Зыбкость и нечеткость границ между «добром» и «злом» заменяется осознанным знанием, знанием общим, народным и постоянно углубляющимся. Оно вырабатывалось «жизнью души» – важнейшим, по Толстому, источником духовного обновления человечества.
Дух войска, нравственный мир армии – не что иное, как жизнь совокупной души народа. Бегство французского войска из Москвы и последующая гибель наполеоновской армии рассматриваются Толстым как закономерное и необходимое следствие столкновения с сильнейшим по духу противником. Народная душа – всегда «в жизни» (потому так подробно изложена Толстым предыстория взбунтовавшихся крестьян Богучарова). 1812 год лишь раскрепощает творческое самосознание народа: он обретает свободу действий и сметает все «общепринятые условности войны».
«Поднимается новая, неведомая никому сила – народ. И нашествие гибнет» (15, 202). Народ в «Войне и мире» – это живая душа нации: русские крестьяне – солдаты и партизаны; горожане, уничтожавшие свое имущество и оставлявшие давно обжитые места; дворянство, создававшее ополчения; население, покидавшее Москву и показывавшее «этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства». Проблемы – плохо или хорошо будет под управлением французов – не было: «под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего» (11, 278).
Толстой неоднократно подчеркивает однородность и личный характер внутренних побуждений народа. Общее благо (победа) изображается писателем как необходимый (закономерный) результат однонаправленных интересов множества людей, определявшихся всегда одним чувством – «скрытой теплотой патриотизма». Важно при этом, что в «Войне и мире» Толстой подвергает пристальному анализу пути служения «общему благу». В своем конкретном проявлении, как показывает писатель, эти пути могут оказаться мнимым добром, произволом, направленным на достижение сугубо личных целей. Бестолковая и антигуманная деятельность Ростопчина – губернатора оставляемой всеми Москвы – и предстает в романе как «личный грех», произвол, надевающий маску «общего блага». Всякий раз мысль, успокаивающая Ростопчина, была одною и той же. «С тех пор, как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокаивая себя этою самою мыслью. Мысль эта, – пишет Толстой, – есть le bien publique, 32 предполагаемое благо других людей» (11, 348). Так вносится существенный корректив в собственные философские построения писателя конца 40‑х – начала 50‑х гг. Уже значительно позднее «Исповеди», в трактате 90‑х гг. «Христианское учение» (1894–1896), это извращенно понимаемое «общее благо» как способ социального обмана, столь удобный для «сословия господствующего», Толстой открыто поставит в ряд «соблазнов» и назовет его ловушкой, в которую заманивается человек «подобием добра».
Произволу, надевающему маску «общего блага», противопоставляется в «Войне и мире» «общая жизнь», с которой связываются и размышления Толстого о «внутреннем» человеке, противостоящем человеку «внешнему». Понятия «внутренний человек» и «внешний человек» рождаются в сознании Пьера в период его разочарования в масонстве. Первое из них являет собою, по замыслу Толстого, «душу в жизни». Второе становится олицетворением «мертвенности» и «праха» души. Художественное воплощение «внутренний человек» в его наиболее завершенном виде находит в коллективном образе народа и образе Кутузова, носившем в себе «народное чувство» во всей «чистоте и силе его». «Внешний человек» – в Наполеоне.
Для Пьера «лишнее, дьявольское <…> бремя <…> внешнего человека» (11, 290) становится особенно мучительным на поле Бородина. Через восприятие «не военного», «мирного» человека Безухова дается начало и конец Бородинского сражения. Интересует героя не поле битвы. Он весь – в созерцании «жизни души» окружающих его людей, в глазах и лицах которых вспыхивали «молнии скрытого огня», разгорающегося но ходу сражения. Нравственный мир гибнущего на глазах у Пьера «семейного кружка» солдат батареи Раевского, принявших этого, сугубо «не военного» человека в свою семью и прозвавших его «наш барин», та «общая жизнь», полнота и нетленность которой вдруг раскрывается перед Безуховым, предопределяют стремительность пути героя к нравственному кризису, в итоге которого и одерживает победу «внутренний человек».
Испытав целительную силу «общей жизни», Пьер попадает в условия разрушающей власти произвола. Картина расстрела, совершенного людьми, не хотевшими, но принужденными казнить себе подобных, уничтожает веру героя и «в человеческую, и в свою душу» (12, 44). Сомнения в возможности, необходимости и целесообразности жизни закрадывались в его сознание уже давно, но имели источником личную вину, и целительная сила возрождения искалась в самом себе. «Но теперь он чувствовал, что не его вина была причиной того, что мир завалился в его глазах, и остались одни бессмысленные развалины. Он чувствовал, что возвратиться к вере в жизнь – не в его власти» (12, 44).
Однако возвращение к жизни и нахождение «согласия с самим собой» (так поразившее Пьера в солдатах батареи Раевского) осуществляется именно после «ужаса казни», в период страданий и лишений. Выходу за пределы обособленной личной жизни и обретению искомой внутренней свободы во многом способствует встреча Пьера с Платоном Каратаевым. Каратаев – не столько олицетворение покорности и смирения, сколько толстовский идеал «простоты и правды», идеал полного растворения в «общей жизни», уничтожающего страх смерти и пробуждающего всю силу жизненности человека. Жизнь Каратаева, «как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал» (12, 51). Отсюда – проявление в нем «внутреннего человека» в его абсолютном виде и уникальная одаренность «знанием сердечным». Именно в период общения с Каратаевым Пьером и ставится под сомнение «знание разумное», не давшее ему в его прошедшем согласия с самим собой. «Пути мысли» (12, 97) Толстой противопоставляет в «Войне и мире» знание «неразумное» (т. е. рационально необъяснимое), путь ощущений, нравственное чувство, таящее в себе способность разграничения добра и зла, и предваряет этим одну из главных тем «Анны Карениной» и философского трактата «Исповедь».
Несомненная реальность добра «общей жизни» стала практически очевидной для Пьера в условиях полного подчинения необходимости (плена). Но причастность к «общей жизни» еще не давала гарантий полного «растворения» в ней. С обретением внешней свободы «общая жизнь» переходит у Пьера в область «знания», хранимого как самое дорогое воспоминание. Вопрос – как «войти в эту общую жизнь всем существом», – который встал перед Пьером после Бородина, был по существу главным и в жизни самого Толстого. Решение этого вопроса кардинально изменило его жизненный путь на грани 70–80‑х гг. и определило характер того нравственного учения, борьбе за которое была отдана вся жизнь Толстого после выхода «Исповеди» (1882).
Полная внутренняя свобода, по Толстому, в реальной жизни недостижима. Ее возможность устраняется действием разнонаправленных человеческих воль, предопределяющих неизбежность духовных катастроф. Но именно в эти периоды «жизнь души» выходит из обычных рамок «нормы», рушатся стереотипы восприятия, стремительно возрастает интенсивность духовного самотворчества личности. «Говорят: несчастия, страдания, – произносит Пьер, перебирая воспоминания прошедшего. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, что как нас выкинет из привычной дорожки – все пропало: а тут только начинается новое, хорошее» (12, 222). Сюжет «катастрофы» как неизбежного следствия постоянной борьбы «добра» и «зла», «внутреннего человека» и «внешнего» трактуется в «Войне и мире» как начало «очищающее», приводящее личность к более глубокому постижению жизни.
«Искусство <…> имеет законы, – писал Толстой в черновиках „Войны и мира“. – И если я художник, и если Кутузов изображен мной хорошо, то это не потому, что мне так захотелось (я тут не при чем), а потому что фигура эта имеет условия художественные, а другие нет <…> На что много любителей Наполеона, а не один поэт еще не сделал из него образа; и никогда не сделает» (15, 242). Если для Кутузова первостепенно то, что в душах других, то для Наполеона – «что в его душе» (11, 23). Если для Кутузова добро и зло – в мнении народном, то для Наполеона – в мнении его собственном: «…в его понятии все то, что́ он делал, было хорошо не потому, что оно сходилось с представлением того, что́ хорошо и дурно, но потому, что он делал это» (11, 29). Он не мог отречься от всего им содеянного, восхваляемого половиною света, и потому вынужден был отречься от правды и добра. «Внутренний человек» в Кутузове озабочен прежде всего тем, чтобы дать совокупной народной душе возможность максимальной свободы действий, постоянно ощущать ее и руководить ею, насколько это в его власти. «Внешний человек» в Наполеоне, «предназначенном провидением» на печальную, несвободную роль «палача народов», уверяет себя, что целью его поступков является благо народа и что все в мире зависит только от его воли.
Наполеон дал Бородинское сражение, Кутузов его принял. Русские в итоге сражения приблизились к «погибели» Москвы, французы – к «погибели» всей армии. Но вместе с тем впервые за всю историю наполеоновских войн личный произвол Наполеона разбился о волю народа: на его армию «была наложена рука сильнейшего духом противника» (11, 262). «Странность» русской кампании, в которой за два месяца не было выиграно ни одного сражения, не были взяты ни знамена, ни пушки, ни корпуса войск, начала ощущаться Наполеоном уже после взятия Смоленска. В Бородинском сражении им так же, как и всегда, отдаются приказы. Но они оказываются либо осуществленными, либо запоздавшими – и одинаково ненужными. Долголетний военный опыт настойчиво говорит Наполеону, что сражение, не выигранное атакующими в течение восьми часов, проиграно. И в первый раз в этот день вид поля сражения побеждает его «душевную силу», в которой он видел свое величие: его произвол породил горы трупов, но не изменил течения истории. «Он с болезненною тоской ожидал конца того дела, которому он считал себя причастным, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго» (11, 257).
Личная воля Кутузова подчинена той «общей жизни», которая воспринимается Пьером на батарее Раевского как некое откровение и подарок судьбы. Кутузов соглашается или не соглашается с тем, что ему предлагают, всматривается в выражение лиц, доносивших ему о ходе сражения, вслушивается в тон их речи. Растущая в нем уверенность в нравственной победе русского войска передается многотысячной армии, поддерживает дух народа – «главный нерв войны» (11, 248) – и дает возможность отдать приказ о будущем наступлении.
Бородинским сражением отрицается произвол как движущая сила истории, но отнюдь не устраняется значимость личности, прозревающей смысл совершающихся явлений и сообразующей с ними свои действи. После нравственной победы русского войска при Бородине по воле Кутузова оставляется без сражения Москва. Внешняя нелогичность этого решения вызывает активнейшее сопротивление почти всего военного руководства, не сломившее воли Кутузова. Он сохраняет русскую армию, и, допуская французов в уже пустую Москву, одерживает «бескровную» победу над наполеоновским войском, превращающимся в массе своей в огромную толпу мародеров.
Однако прозрение «высших законов», т. е. понимание «общей жизни» и подчинение ей личной воли, – дар, обретаемый ценою огромных душевных затрат, – ощущается «слабыми» душами (и «безучастной силой») как недозволенное отступление от общепринятой нормы. «…Труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 12‑м году» (12, 183). И между тем: «В 12‑м и 13‑м годах, – подчеркивает Толстой, – Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им <…> Такова <…> судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые постигая волю Провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов» (12, 182–183).
Спор Толстого в трактовке исторической роли Кутузова почти со всею русской и европейской историографией был очень резким по своему характеру. Такие ситуации в толстовских полемиках бывали не раз. Так, например, ожесточенная борьба возникла между писателем и официальной церковью в 80–90‑е гг. Результатом активного и напряженного изучения Толстым богословской литературы и учения церкви явилось признание в Христе земной личности, олицетворявшей наивысший идеал «общей жизни» и «внутреннего человека» во всей его чистоте и силе. Официальная церковь являлась, по мнению Толстого, собирательным «внешним человеком», искажавшим учение Христа и строившим утилитарное царство бездуховности на крови «внутреннего человека», прозревшего высшие нравственные законы.
В эпилоге романа Пьер показан активным участником декабристского движения. Выстраданное и обретенное им понимание привело героя к той практической деятельности, целесообразность которой Толстым решительно отвергалась при всем безусловном оправдании писателем идейно‑нравственных устремлений декабристов.
Декабристы всегда воспринимались Толстым как люди, «которые были готовы страдать и страдали сами (не заставляя никого страдать) ради верности тому, что они признавали правдой» (36, 228). Их личности и судьбы, по мнению писателя, могли в огромной степени способствовать воспитанию «просто людей», столь резко противопоставленных Толстым в начале 60‑х гг. «людям прогресса» – мертворожденным плодам либеральной программы общественного образования. В неоднократных возвращениях писателя к замыслу романа о декабристах, так и оставшемуся незавершенным, очевидно его стремление разрешить противоречие между нравственно оправданной целью и неприемлемым для Толстого политическим характером, совместившимися в историческом «явлении» декабризма.
Источником внутренних побуждений деятельности Пьера в эпилоге является идея истинного «общего блага», Николаем Ростовым эта идея теоретически отрицается. Однако в повседневной жизни его практическая и этическая ориентация на «мужика» постоянно возрастает. «Здравый смысл посредственности» Ростова в единении с духовностью Марьи Болконской намечает в романе ту линию, которая станет центральной в творчестве Толстого 70‑х гг.
Самоопределение писателя на позициях патриархального крестьянского демократизма устранит «посредственность» героя, снимет иллюзию социальной гармонии и обусловит рождение Константина Левина, одного из самых «автобиографических» героев Толстого.
Предметом художественного изображения и исследования писателя в «Войне и мире» стала история Отечества, история жизни людей, его населяющих, ибо, по Толстому, история есть «общая, роевая жизнь человечества». Это придало эпический размах повествованию в произведении. Причины важнейших событий, составляющих общую жизнь человечества, виделись Толстому иногда в совпадении множества отдельных причин, но чаще представлялись предопределенными заранее. Фатализм, как общее объяснение причины совершающихся событий, не исключал, с точки зрения писателя, активного проявления духовных сил каждого человека и народа в целом, не снимал сложных вопросов но предопределенности, необходимости и свободе выбора.
От своего отца, участника заграничных походов русской армии во время Отечественной войны, Л. Толстой унаследовал чувство собственного до-стоинства, независимость суждений, гордость. Поступив в Казанский университет, он проявил необыкновенные способности в изучении иност-ранных языков, однако быстро разочаровался в студенческой жизни. В 19 лет он покидает уни-верситет и уезжает в Ясную Поляну, решив посвя-тить себя улучшению жизни крестьян. Начинается пора исканий Толстым цели в жизни. Он то соби-рается ехать в Сибирь, то отправляется сначала в Москву, затем в Петербург; то решает поступить в Конногвардейский полк... В эти же годы Л. Тол-стой серьезно занимается музыкой, педагогикой, философией. В мучительных поисках приходит Толстой к главному делу своей жизни — литера-турному творчеству. Всего великий писатель со-здал свыше 200 произведений, в том числе ро-ман-эпопею «Война и мир». По мнению И. С. Тур-генева, «ничего лучшего у нас никогда не было написано никем». Достаточно заметить, что текст романа переписывался 7 раз, его композиция по-ражает своей сложностью и стройностью.
Роман «Война и мир» был задуман как роман о декабристе, возвратившемся из ссылки, пере-смотревшем свои взгляды, осудившем прошлое и ставшем проповедником нравственного само- совершенствования.
На создание романа-эпопеи повлияли события того времени (60-е годы XIX ве-ка) — неудача России в Крымской войне, отмена крепостного права и ее последствия.
Тематику произведения образуют три круга во-просов: проблемы народа, дворянской общест-венности и личной жизни человека, определяе-мой этическими нормами. Главным художествен-ным приемом, которым пользуется писатель, становится антитеза. Этот прием является стерж-нем всего романа: противопоставлены в романе и две войны (1805—1807 годов и 1812 года), и два сражения (Аустерлиц и Бородино), и военачаль-ники (Кутузов и Наполеон), и города (Петербург и Москва), и действующие лица. Но на самом де-ле это противопоставление заложено уже в самом названии романа: «Война и мир».
Это название отражает глубокий философский смысл. Дело в том, что слово «мир» до революции имело другое буквенное обозначение звука [и] — i десятеричное, и слово писалось «мiръ». Такое написание слова говорило о том, что оно много-значно. Действительно, слово «мир» в заглавии не является простым обозначением понятия покоя,
состояния, противоположного войне. В романе это слово несет много значений, освещает важ-ные стороны народной жизни, взгляды, идеалы, быт и нравы различных слоев общества.
Эпическое начало в романе «Война и мир» неви-димыми нитями связывает в единое целое картины войны и мира. Точно также слово «война» означает не одни военные действия враждующих армий, но и воинственную враждебность людей в мирной жизни, разделенной социальными и нравственны-ми барьерами. Понятие «мир» фигурирует и рас-крывается в эпопее в своих разнообразных значе-ниях. Мир — это жизнь народа, не находящегося в состоянии войны. Мир — это крестьянский сход, за-теявший бунт в Богучарове. Мир — это будничные интересы, которые в отличие от бранной жизни так мешают Николаю Ростову быть «прекрасным чело-веком» и так досаждают ему, когда Он приезжает в отпуск и ничего не понимает в этом «дурацком ми-ре». Мир — это ближайшее окружение человека, которое всегда рядом с ним, где бы он ни находил-ся: на войне или в мирной жизни.
Но мир — это и весь свет, вселенная. О нем гово-рит Пьер, доказывая князю Андрею существование «царства правды». Мир — это братство людей неза-висимо от национальных и классовых различий, здравицу которому провозглашает Николай Ростов при встрече с австрийцами. Мир — это жизнь. Мир — это и мировоззрение, круг идей героев.
Изучение человеческого сознания, процесс са-монаблюдения позволили Толстому стать глубо-ким психологом. В созданных им образах, осо-бенно в образах главных героев романа, обнажа-ется внутренняя жизнь человека — сложный противоречивый процесс, обычно скрытый от по-сторонних глаз. Толстой, по словам Н. Г. Черны-шевского, раскрывает «диалектику человеческой души», т. е. «едва уловимые явления внутренней жизни», сменяющиеся одно другим с чрезвычай-ной быстротой...
Мир и война идут рядом, переплетаются, взаи-мопроникают и обусловливают друг друга. В об-щей концепции романа мир отрицает войну, пото-му что содержание и потребность мира — труд и счастье, свободное и естественное и потому ра-достное проявление личности. А содержание и свойства войны — разобщение, отчуждение и изолированность людей, ненависть и враждеб-ность, отстаивание своих корыстных интересов, это самоутверждение своего эгоистического «я», — несущие другим разрушение, горе, смерть. Ужас смерти сотен людей на плотине во время от-ступления русской армии после Аустерлица по-трясает, тем более что Толстой сравнивает весь этот ужас с мирными картинами, с видом той же плотины в другое время, когда здесь сиживал ста-ричок-мельник с удочками, а его внук, засучив ру-кава рубашки, перебирал в лейке серебряную трепещущую рыбу.
Страшный итог Бородинского сражения рисует-ся в следующей картине: «Несколько десятков ты-сяч человек лежали мертвыми в разных положе-ния на полях и лугах... на которых сотни лет одно-временно убирали урожай и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Ковардина и Сеченевского». Здесь ужас убийства на войне стано-вится ясен Ростову, когда он видит «комнатное лицо врага с дырочкой на подбородке и голубы-ми глазами».
Рассказать правду о войне, заключает Тол-стой, очень трудно. И здесь писатель выступил новатором, правдиво показав человека на войне. Он первым открыл героику войны, одновременно представив войну как будничное дело и как ис-пытание всех душевных сил человека. И неиз-бежно случилось так, что носителями подлинно-го героизма явились простые, скромные люди, такие как капитан Тушин или Тимохин, забытые историей; «грешница» Наташа, добившаяся вы-деления транспорта для русских раненых; гене-рал Дохтуров и никогда не говоривший о своих подвигах Кутузов.
Само сочетание «война и мир» было не ново в рус-ской литературе. В частности, оно употреблялось в трагедии А. С. Пушкина « Борис Годунов »:
Описывай, не мудрствуя лукаво,
Все то, чему свидетель в жизни будешь:
Войну и мир, управу государей, Угодников святые чудеса.
Толстой, как и Пушкин, использует сочетание «война и мир» как универсальную категорию.
Проблемы, поднятые в романе «Война и мир», имеют общечеловеческое значение. Этот роман, по словам Горького, — «документальное изложе-ние всех исканий, которые предприняла в 19 веке личность сильная в целях найти себе в истории России место и дело...»
На первый взгляд, название великого романа-эпопеи Л.Н. Толстого кажется единственно возможным. А ведь первоначально произведение было названо иначе: «Все хорошо, что хорошо кончается ». И, казалось бы, такое заглавие удачно подчеркивает ход войны 1812 года - великую победу русского народа.
Почему же писателя не удовлетворило это название? Наверное, потому что его замысел был намного шире и глубже, чем просто повествование об Отечественной войне 1812 года. Толстой хотел представить во всем многообразии, в противоречиях и борьбе жизнь целой эпохи.
Тематику произведения образуют три круга вопросов: проблемы народа, дворянской общественности и личной жизни человека, определяемой этическими нормами. Главным художественным приемом, которым пользуется писатель, становится антитеза. Этот прием является стержнем всего романа: противопоставлены в романе и две войны (1805-1807 годов и 1812 года), и два сражения (Аустерлиц и Бородино), и военачальники (Кутузов и Наполеон), и города (Петербург и Москва), и действующие лица. Но на самом деле это противопоставление заложено уже в самом названии романа: «Война и мир».
Это название отражает глубокий философский смысл. Дело в том, что слово «мир» до революции имело другое буквенное обозначение звука [и] - i десятеричное, и слово писалось «мiръ». Такое написание слова говорило о том, что оно многозначно. Действительно, слово «мир» в заглавии не является простым обозначением понятия покоя, состояния, противоположного войне. В романе это слово несет много значений, освещает важные стороны народной жизни, взгляды, идеалы, быт и нравы различных слоев общества.
Эпическое начало в романе «Война и мир» невидимыми нитями связывает в единое целое картины войны и мира. Точно также слово «война» означает не одни военные действия враждующих армий, но и воинственную враждебность людей в мирной жизни, разделенной социальными и нравственными барьерами. Понятие «мир» фигурирует и раскрывается в эпопее в своих разнообразных значениях. Мир - это жизнь народа, не находящегося в состоянии войны. Мир - это крестьянский сход, затеявший бунт в Богучарове. Мир - это будничные интересы, которые в отличие от бранной жизни так мешают Николаю Ростову быть «прекрасным человеком» и так досаждают ему, когда он приезжает в отпуск и ничего не понимает в этом «дурацком мире». Мир - это ближайшее окружение человека, которое всегда рядом с ним, где бы он ни находился: на войне или в мирной жизни.
И, наконец, за всеми этими значениями стоит философское представление Толстого о мире как Вселенной, мироздании в его основных противоборствующих состояниях, которые действуют как внутренние силы развития и жизни народов, истории, и судеб отдельных людей. О нем говорит Пьер, доказывая князю Андрею существование «царства правды». Мир - это братство людей независимо от национальных и классовых различий, здравицу которому провозглашает Николай Ростов при встрече с австрийцами.
Жизнь, которую рисует Толстой, очень насыщенна. Эпизоды, относятся ли они к «войне» или «миру», самые разные, но в каждом выражен глубинный, внутренний смысл жизни, борьба в ней противоположных начал. Внутренние противоречия - обязательное условие движения жизни отдельного человека и человечества в целом. При этом «война» и «мир» не существуют отдельно. Одно событие связано с другим, вытекает из другого и влечет за собой следующее.
На мой взгляд, Толстой пользуется еще одним средством художественной выразительности для раскрытия смысла названия романа. Это оксюморон . Военные события, вошедшие в сюжет романа, создают мир и гармонию внутренней и внешней жизни героев, а мирные события, напротив, сеют разлад, непонимание, разрозненность судеб героев . Если посмотреть, как ведут себя герои, когда война достигла Москвы, то становится очевидным, что эти военные трудности сплотили героев, пробудили в них чувства сострадания и сочувствия ближним. Пример тому семья Ростовых, которая принимает в своем доме больных и раненых, помогает им провизией и лекарствами, Наташа сама выступает в роли сиделки и медсестры. В это непростое время в городе словно стерлись грани социального неравенства, исчезли следы бытовых ссор и скандалов между героями, непониманий, которые царили в мирное время. То есть война внесла в жизни героев то единство, братство, сплочение, взаимопомощь, равенство, которого не было в мирное время. К тому же война определяет и духовный порядок мысли и чувств героев. Именно на войне меняется отношение Андрея Болконского к жизни: если до первого боевого ранения Болконский мечтал о славе, ради которой готов был поставить на кон свою жизнь: «Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно», то после ранения, полученного при битве под Аустерлицем, отношение к жизни меняется. Прикоснувшись к смерти, Болконский начинает замечать красоту жизни (голубое небо), ее неповторимость и ничтожность войны (Наполеон уже кажется маленьким, а все, что происходит вокруг, бессмысленным). Во время войны остепеняется и Пьер Безухов. То есть война не только создает внешний мир героев, но и внутренний. Мир же, напротив, вносит разлад и дисгармонию в жизнь героев. Например, быт внес сумятицу в душу Андрея Болконского – разочарование от отказа Наташи и новость о ее романе с Анатолем Курагиным. За обретением внутренней гармонии Болконский отправляется на войну. Для него война – это духовное прозрение и духовная лечебница, а мир – место соблазнов и огорчений. Даже тот факт, что Болконский по-другому начинает смотреть на своего соперника Анатоля Курагина, когда встречает его с ампутированной ногой в лечебнице, говорит о благотворном влиянии войны на душу Болконского. В миру он испытывал ненависть и соперничество к Анатолю Курагину, даже хотел вызвать его на дуэль, а в лечебнице – чувство сострадания и сочувствия, то есть война примирила врагов и соперников. Долохов так же примиряется с Пьером во время войны, когда на поле Бородина служили молебен перед Смоленской чудотворной иконой. (в миру они ссорились из-за Элен Курагиной – жены Пьера, которая закрутила роман с Долоховым). Все эти примеры говорят о том, что война содержит в себе мир внешний и внутренний. А довоенное время, быт героев, напротив, представлен в постоянной разрозненности героев, недопонимании, делении: делят наследство старого графа Безухова, сплетничают в салоне Шерер, прожигают жизнь в нелепых поисках и действиях, как например, Пьер Безухов (то в массонскую ложу вступит, то с медведем на спор танцует, то в городских кутежах участвует и т.д.), измены (например, Элен), соперничество (Долохов-Ростов из-за Сони; Анатоль Курагин-Болконский из-за Наташи; Долохов-Пьер из-за Элен) и т.д. Все эти грани соперничества и вражды стирает война. Примиряет героев, духовно обогащает и ставит все на свои места. К тому же война пробуждает в героях и усиливает их чувство патриотизма. Вывод: быт, полный соблазнами и развлечениями, довольствами жизни, отводит героев от духовных богатств и мирского спокойствия, а война и горе – приводят.
Вот почему роман Толстого «подымается до высочайших вершин человеческих мыслей и чувств, до вершин, обыкновенно недоступных людям» (Н. Н. Страхов).
Что означает название романа «Война и мир»
Роман «Война и мир» поначалу задумывался Толстым как повесть о декабристах. Автор хотел рассказать об этих замечательных людях и их семьях.
Но не просто рассказать о том, что произошло в декабре 1825 года в России, а показать, как участники этих событий пришли к ним, что подтолкнуло декабристов к восстанию против царя. Результатом изучения Толстым этих исторических событий стал роман «Война и мир», в котором рассказывается о зарождении декабристского движения на фоне войны 1812 года.
В чем же смысл «Войны и мира» Толстого? Только ли в том, чтобы донести до читателя настроения и чаяния людей, для которых была важна судьба России после войны против Наполеона? Или в том, чтобы еще раз показать, что «война…противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие»? А может быть Толстой хотел подчеркнуть, что наша жизнь состоит из контрастов между войной и миром, подлостью и честью, злом и добром.
О том, почему автор так назвал свое произведение, в чем смысл названия «Война и мир», сейчас уже можно только гадать. Но, читая и перечитывая произведение, еще раз убеждаешься в том, что все повествование в нем выстроено на борьбе противоположностей.
Контрасты романа
В произведении читатель постоянно сталкивается с противопоставлением различных понятий, характеров, судеб.
Что такое война? И всегда ли она сопровождается гибелью сотен и тысяч людей? Ведь бывают войны бескровные, тихие, не видимые для многих, но не менее значимые для одного конкретного человека. Иногда даже бывает, что этот человек и не осознает, о том, что вокруг него, ведутся военные действия.
Например, пока Пьер пытался сообразить, как себя правильно вести с умирающим отцом, в том же доме шла война между князем Василием и Друбецкой Анной Михайловной. Анна Михайловна «воевала» на стороне Пьера только потому, что это было выгодно ей самой, но и все-таки во многом благодаря ей Пьер стал графом Петром Кирилловичем Безуховым.
В этой «битве» за портфель с завещанием решалось – будет Пьер неизвестным, никому не нужным, выброшенным за борт жизненного корабля бастардом, или станет богатым наследником, графом и завидным женихом. По сути, именно здесь и решалось, сможет ли Пьер Безухов в результате стать тем, кем он стал в конце романа? Возможно, если бы ему пришлось перебиваться с хлеба на воду, то и жизненные приоритеты у него были бы совершенно другими.
Читая эти строки, явственно ощущаешь, как презрительно относится Толстой к «военным действиям» князя Василия и Анны Михайловны. И в то же время чувствуется добродушная ирония по отношению к абсолютно неприспособленному к жизни Пьеру. Что это, как не контраст «войны» подлости и «мира» добродушной наивности?
Что же такое «мир» в романе Толстого? Мир – это романтическая вселенная юной Наташи Ростовой, добродушие Пьера, религиозность и доброта княжны Марьи. Даже старый князь Болконский с его полувоенным обустройством быта и придирками к сыну и дочери, находится на стороне «мира» автора.
Ведь в его «мире» царит порядочность, честность, достоинство, естественность – все те качества, которыми Толстой наделяет своих любимых героев. Это Болконские и Ростовы, и Пьер Безухов, и Марья Дмитриевна, и даже Кутузов с Багратионом. Несмотря на то, что читатели встречаются с Кутузовым только на полях сражений, он однозначно является представителем «мира» добра и милосердия, мудрости и чести.
Что защищают солдаты на войне, когда бьются против захватчиков? Почему происходят порой абсолютно нелогичные ситуации, когда «один батальон иногда сильнее дивизии», как говорил князь Андрей? Потому что, защищая свою страну, солдаты защищают не просто «пространство». И Кутузов, и Болконский, и Долохов, и Денисов, и все солдаты, ополченцы, партизаны, все они борются за тот мир, в котором живут их родные и близкие, где растут их дети, где остались жены и родители, за свою страну. Именно это и вызывает ту «теплоту патриотизма, которая была во всех… людях… и которая объясняла…, зачем все эти люди спокойно и как будто легкомысленно готовились к смерти».
Контрастность, подчеркиваемая смыслом заглавия романа «Война и мир», проявляется во всем. Войны: чужая и ненужная русскому народу война 1805 года и Отечественная народная война 1812 года.
Резко проявляется противостояние между честными и порядочными людьми – Ростовыми, Болконскими, Пьером Безуховым – и «трутнями», как их называл Толстой – Друбецкими, Курагиными, Бергом, Жерковым.
Даже внутри каждого круга есть свои контрасты: Ростовым противопоставлены Болконским. Знатная, дружная, хоть и разорившаяся семья Ростовых – богатому, но при этом одинокому и бездомному, Пьеру.
Очень яркое противопоставление Кутузова, спокойного, мудрого, естественного в своей усталости от жизни, старого вояки и самовлюбленного, декоративно-напыщенного Наполеона.
Именно контрасты, на основе которых выстроен сюжет романа, захватывают и ведут читателя на протяжении всего повествования.
Заключение
В своем сочинении «Смысл названия романа «Война и мир» мне хотелось порассуждать об этих контрастных понятиях. О поразительном понимании человеческой психологии Толстого, умении логично выстроить историю развития многих личностей на протяжении такого длительного повествования. Лев Николаевич рассказывает историю Российского государства не просто как историк-ученый, читатель словно проживает жизнь вместе с персонажами. И постепенно находит для себя ответы на вечные вопросы о любви и истине.
Тест по произведению
Л. Н. Толстой как-то сказал, что был бы счастлив на-писать такой роман, читать который станут «теперешние дети лет через двадцать и будут над ним плакать и сме-яться, и полюбят жизнь». С той поры прошло уже очень много лет, гораздо больше двадцати, и не одно поколение открывало и открывает для себя бессмертное творение че-ловеческого гения — роман-эпопею «Война и мир». Невоз-можно полно и содержательно ответить на вопрос: о чем эта книга? Роман Л. Н. Толстого «Война и мир» — это книга о боях и сражениях, о семьях и духовном поиске людей, о любви и ненависти, о чести и бесчестии, об арис-тократии и крестьянах... Это книга о жизни во всем ее разнообразии и непредсказуемости.
Во время создания автором романа Россия была на подъеме, и многие люди пытались решить для себя вечные вопросы: что такое личность и что такое народ? Какая роль принадлежит им в истории? От чего зависит их судь-ба, счастье? Волновали эти вопросы и Л. Н. Толстого, и он долго искал те очевидные и значительные события в на-родной судьбе, которые были бы соразмерны глубине за-данных вопросов. Остановив свой выбор на Отечественной войне 1812 года, писатель задумал роман, который должен был стать гораздо шире и глубже простого описания воен-ных действий, поскольку его задачей было отобразить жизнь целой эпохи во всех ее противоречиях, проблемах, откры-тиях, показать многоплановость и разнообразие жизнен-ных явлений, сложность человеческих судеб.
Название книги «Война и мир» так же всеохватно, как и ее содержание. Оно обладает огромным множеством зна-чений, и это в полной мере способствует раскрытию автор-ского замысла.
Что такое «война»? Это ведь не только военные дей-ствия между государствами, но и противоречия между классами и сословиями, между государственной властью и народом, между группами людей и внутри одного че-ловека.
Понятие «мир» тоже бесконечно широко, поскольку означает не только противоположность войны, мирную жизнь народа, но и сам народ («всем миром навалить-ся»), и внутренний мир каждого конкретного человека, героя.
«Война» и «мир» в романе переплетены чрезвычайно тес-но, они взаимопроникающи, поскольку непонимание и враж-да между людьми («война») возможны и в мирное время, а объединение всего русского народа («мира») против фран-цузских захватчиков с целью защиты своей родины зас-тавляет отступить «войну» — армию, прежде бывшую не-победимой. А внутренние поиски и противоречия в чело-веке, неудовлетворенность собой или окружающими («вой-на») возможны и закономерны как в мирное, так и в воен-ное время. Материал с сайта
Поэтому мы видим, что название романа, на котором остановился Л. Н. Толстой, так же масштабно и много-значно, как и само произведение, как вся жизнь, глядящая на нас со страниц романа, в котором тесно переплелись более пятисот героев. Несмотря на такое огромное количе-ство действующих лиц, предметом исследования в романе стали не частные судьбы тех или иных героев, а их взаи-мосвязи, от которых в конечном счете и зависел ход исто-рических событий. Замечательно то, что герои Толстого достигают наивысшего счастья, находят ответы на свои вопросы именно в единении с семьей, народом, вселенной-миром.
Я уверена, что еще не одно поколение будет «плакать и смеяться» над этим великим произведением, размышляя над ярким, сложным, всеохватывающим романом-эпопеей, книгой о жизни.
Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском
На этой странице материал по темам:
- краткое сочинение на тему война и мир
- гавалиться всем миром
- толстой лев николаевич смысл романа война и мир
- Смысл названия романа «Война и мир»
- смысл названия книги толстого война и мир