Материалы предоставлены Феодосийским музеем А.С.Грина!
=========================
Просим внести дополнения! Ищем потомков! [email protected]
=========================
Материалы в РГАЛИ!
Фонд А.С.Грин в РГАЛИ.
ф. 127 оп. 2 ед. хр. 50. Письма К. Н. Миронова (брата Н.Н. Грин).
ф. 127 оп. 2 ед. хр. 51. Письма и телеграмма Л.К. Миронова (племянника Н.Н. Грин).
ф. 127 оп. 2 ед. хр. 52. Письма О.А. Мироновой (матери Н.Н. Грин).
ф. 127 оп. 2 ед. хр. 87. Фотографии С. Навашина-Паустовского (индивидуальная) и Л.К. Миронова (племянника Н.Н. Грин) в группе со студентами Ленинградского института инженеров водного транспорта.
=========================================
Нисходящая роспись: Миронов...
Поколение 1
1. Миронов...
Мать ребёнка: ...
Сын: Миронов Сергей... (2-1)
Поколение 2
2-1. Миронов Сергей...
Родился: ?
Отец: Миронов... (1)
Мать: ...
Мать ребёнка: ...
Сын: Миронов Николай Сергеевич (3-2)
Жена: ...
Сын: Миронов Александр Сергеевич (4-2)
Сын: Миронов Анатолий Сергеевич (5-2)
Поколение 3
3-2. Миронов Николай Сергеевич
Родился: ?
Мать: ...
Мать детей: Савельева Ольга Алексеевна (1874-1944)
Дочь: Миронова Нина Николаевна (11.10.1894-27.09.1970) (6-3)
Сын: Миронов Константин Николаевич (1896-1954) (7-3)
Сын: Миронов Сергей Николаевич (1898-После 1934) (8-3)
4-2. Миронов Александр Сергеевич
Родился: ?
Отец: Миронов Сергей... (2-1)
Мать: ...
Жена: ...
5-2. Миронов Анатолий Сергеевич
Родился: ?
Отец: Миронов Сергей... (2-1)
Мать: ...
Жена: ...
Поколение 4
6-3. Миронова Нина Николаевна (11.10.1894-27.09.1970)
Родилась: 11.10.1894. Умерла: 27.09.1970. Продолжительность жизни: 75
Муж: Коротков Михаил Васильевич (?-1916)
Муж: Гриневский Александр Степанович (11.08.1880-08.07.1932)
Муж: Наний Пётр Иванович (1880-После 1942)
7-3. Миронов Константин Николаевич (1896-1954)
Родился: 1896. Умер: 1954. Продолжительность жизни: 58
Отец: Миронов Николай Сергеевич (3-2)
Мать: Савельева Ольга Алексеевна (1874-1944)
Жена: ... Мария...
Сын: Миронов Лев Константинович (1915-01.1942) (9-7(1))
Жена: ... Зоя Аркадьевна
8-3. Миронов Сергей Николаевич (1898-После 1934)
Родился: 1898. Умер: После 1934. Продолжительность жизни: 36
Отец: Миронов Николай Сергеевич (3-2)
Мать: Савельева Ольга Алексеевна (1874-1944)
Поколение 5
9-7(1). Миронов Лев Константинович (1915-01.1942)
Родился: 1915. Умер: 01.1942. Продолжительность жизни: 27. Пропал без вести в блокаду Ленинграда!
Отец: Миронов Константин Николаевич (1896-1954) (7-3)
Мать: ... Мария...
Жена: Иосифович Элеонора Евграфовна (1911-2003)
Дочь: Миронова Татьяна Львовна г.Казань (Около 1940) (10-9)
Поколение 6
10-9. Миронова Татьяна Львовна г.Казань (Около 1940)
Родилась: Около 1940. Возраст: 78. Живёт в Казани.
Отец: Миронов Лев Константинович (1915-01.1942) (9-7(1))
Мать: Иосифович Элеонора Евграфовна (1911-2003)
Муж: ...
Сын: ... (11-10)
Поколение 7
11-10. ...
Родился: ?
Отец: ...
Мать: Миронова Татьяна Львовна г.Казань (Около 1940) (10-9)
Грин Нина Николаевна (урожд. Миронова, в первом браке Короткова, во втором браке Гриневская; с 1926 г. Грин (Гриневская); с 1933 г. – Грин, 11 (23). 10. 1894 – 27. 09. 1970), вторая жена А.С.Грина.
Родилась в г. Нарве Петербургской губернии в семье Николая Сергеевича Миронова, бухгалтера Николаевской железной дороги, происходившем из семьи малопоместных дворян г. Гдова, и Ольги Алексеевны Савельевой, дочери гдовского купца. Девочку окрестили Антониной, потом стали называть Ниной. Подлинное имя некоторое время сохранялось в документах, потом забылось.
После Нины родилось еще два мальчика – Сергей и Константин, на два и три года моложе.
Когда Нине было семь лет, Мироновы переехали под Нарву, в имение князя Виттгенштейна, у которого Николай Сергеевич получил место управляющего.
В 1912 году Нина Миронова кончила Нарвскую гимназию с золотой медалью и поступила в Петербурге на физико-математическое отделение Высших женских (Бестужеских) курсов. Позже перешла на историко-филологическое (не окончила). В том же 1912 году семья Мироновых переехала в поселок Лигово под Петербургом, в свой дом.
В 1915 г. Н.Миронова вышла замуж за студента юридического факультета Петроградского университета Михаила Васильевича Короткова, взяв его фамилию. В 1916 году, во время 1-ой мировой войны, М.Коротков был мобилизован на фронт и погиб в первом бою, хотя долгое время считался пропавшим без вести.
В 1916 г. Нина Николаевна, окончив курсы сестер милосердия, работала в госпитале в Лигово; в конце года устроилась на службу в газете «Биржевой курьер». С начала 1917г. перешла на работу помощника секретаря в газету «Петроградское эхо».
В январе 1918 г. в редакции газ. «Петроградское эхо» состоялось ее знакомство с А.С.Грином. В мае того же года она, заболев туберкулезом, уехала к родственникам под Москву.
С января по июнь 1921 г. Нина Николаевна жила в Лигово, работала медсестрой в больнице села Рыбацкое.
20 мая 1921 г. состоялась регистрация брака Н.Н.Коротковой и А.С.Гриневского в ЗАГСе на ул. Офицерской в здании Литовского замка. Нина Николаевна приняла настоящую фамилию мужа – Гриневская.
27 июня 1926 г. Феодосийский горотдел милиции выдал им удостоверения личности (№ 80, № 81) на фамилии Грин (Гриневская), Грин (Гриневский).
С 1932 г. (после смерти А.С.Грина) Н.Грин приступила к работе над воспоминаниями о Грине и популяризации творчества писателя.
1 апреля 1933 г. Нина Николаевна получает в Наркомсобесе справку № 1420 для перепрописки на фамилию Грин.
С 1934 г., благодаря ее усилиям, в свет стали выходить книги Грина: «Фантастические новеллы» (1934), «Дорога никуда» (1935), «Рассказы» (1937), «Золотая цепь» (1939), «Рассказы» (1940).
В том же году Н.Грин организовала мемориальную комнату А.Грина в доме № 52 по ул. К.Либкнехта в Старом Крыму. Устроившись в феодосийский Инфизмет, ездила в командировки по стране, приступила к строительству собственного дома в Ст. Крыму, сошлась с П.И.Нанием, врачем Инфизмета, с которым рассталась летом 1941 г.
В 1937 г. окончила Областную татарскую фельдшерско-акушерскую школу.
В 1940 г. Н.Грин занялась решением вопроса об открытии дома-музея А.С.Грина в Ст. Крыму, и передачей архива Грина в Государственный литературный музей СССР и в Институт мировой литературы им. М.Горького.
С января 1942 по октябрь 1943 гг. Н.Грин работала редактором немецкой газеты «Официальный бюллетень Старо-Крымского района» и одновременно исполняла обязанности заведующей районной типографией.
12 октября 1945 г. Н.Н.Грин была арестована за сотрудничество с немцами и отправлена в феодосийскую тюрьму.
26 февраля 1946 г. приговором Военного трибунала НКВД Крыма она была подвергнута лишению свободы с отбыванием в исправительно-трудовых лагерях НКВД сроком на 10 лет, с поражением в политических правах на 5 лет, с конфискацией всего лично ей принадлежащего имущества.
17 сентября 1955 г. Н.Грин была освобождена по амнистии со снятием судимости.
По возвращении в Ст. Крым она вновь начала активную работу по созданию дома-музея А.С.Грина и популяризации его творчества.
В 1960 г. Н.Грин, не дождавшись официального разрешения и помощи властей, открыла дом-музей А.С.Грина для посетителей, где проработала фактически на общественных началах экскурсоводом, хранительницей и уборщицей до 1969 года.
27 сентября 1970 г. Н.Н.Грин умерла в Киеве от обострения хронической коронарной недостаточности, похоронена на старокрымском кладбище.
8 июля 1971 г. в Старом Крыму официально был открыт Дом-музей А.С.Грина.
5 декабря 1997 г. Н.Н.Грин была реабилитирована по ст. 1 Закона Украины от 17 апреля 1991 г. «О реабилитации жертв политических репрессий на Украине».
===================================================
РГАЛИ Ф127 оп.1 ех 113
Письма К.Н.Миронова сестре Грин Нине Николаевна
=================================
15.2.1948 Дорогая Нина!
Ты меня крепко, крепко прости. Прежде всего хочу, чтобы ты поняла, почему я долго тебе не отвечал. Твоё первое письмо было получено у меня дома в начале декабря. Я, как раз, находился в Москве, с командировкивернулся лишь 23 декабря. Мне было очень тяжело читать это письмо и не знаю, как я смог сдержаться и дочитать его, но об этом дальше. Я очень хотел сразу же написать тебе и, буквально, ежедневно эта мысль не выходила у меня из головы. Что меня всё время задерживало – это то, что я считал, что я должен не только написать тебе, но и помочь. Вот это меня всё время и задерживало и заставляло отложить письмо со дня на день и наконец вчера я получил твою открытку.
Я очень хочу, чтобы ты поняла моё положение – это очень тяжёлое и хочу, чтобы ты поняла и поверила моей задержке с письмом.
Быт мой сложился так. Трамвай я бросил – измучился до последней степени. Ведь я работал с утра до 11-12 ночи, не заходя домой, не имея ни одного дня отдыха и к тому же имея ещё почти ежедневные ночные беспокойства по телефону. Дошёл, что называется «до ручки» и удалось, в конце концов, продолбить своё руководство и вырваться. Работаю я сейчас в Горплане Начальником сектора. Получаю 1000 р. Минус вычеты – около 850. Семья сейчас у меня … Одна дочка вышла замуж, имеет ребетёнка, но живёт у меня, так как муж её вот уже почти год не может добиться квартиры в Москве, где работает. Вторая дочка работает на заводе и приносит в месяц 150-200 р. Жена не работает. … жмёмся и живём. Частной работы сейчас никакой не найдёшь. Ты не поверишь – но у меня нет даже смены белья, я хожу только в одном костюме … Ну да, что об этом! К тому же мне сейчас приходится платить около 150 р. Долгов в месяц: ездил в другой город поступать; не договорился и теперь взыскивают деньги.
Нина, дорогая! Поверь, я пишу это только для того, чтобы ты поняла, что ничто другое, как невозможность хоть чем-нибудь помочь тебе, заставила меня так задержаться с ответом. … обещали в одном месте небольшую работёнку – заработаю чего-нибудь и пошлю тебе хоть немного. Очень прошу тебя – пойми меня и прости от души. Мне всё кажется, что я недостаточно ясно выразил, что у меня делается на сердце. До сего времени не могу оправиться от почти двухгодичного «отдыха 37-39 года. Читал твоё первое письмо и всё внутри переворачивалось. Как я дочитал его – не знаю. Вот и сейчас сижу и пишу тебе и смотрю на картину мамы и тяжело, тяжело на душе. Так нехорошо, ведь я даже не переписывался с ней, с 27 или 28 г. даже не видел её. Карточки её и папы у меня всегда перед глазами, на столе. Неудачный я какой-то родился -- не знаю в кого по характеру. Вот уже седой стал – и всё «волк одиночка»; всё до сего времени ни с кем из людей близко сойтись не могу. Этот отпечаток и в отношениях и с родными мне, и с мамой, и с тобой. Поверишь ли – дома у меня никто не бывает и никого не зову. Я всё время один, всё время молчу. Нет никого, даже некому излить, то что творится на душе … И поэтому должно быть так тяжело, мучительно тяжело переживать все удары в жизни, которых так много.
Бедная мама! Как сейчас представляю её себе. Почему-то, особенно запомнился период жизни в Нарве – более, чем какой-либо другой. Помню её отчётливо в Л-…е в 19 году и затем в Крыму, в 27 или 28 году – так тяжело вспоминать. Жизнь кончим, конечно, рано или поздно, и не то особенно тяжело, что она умерла. Тяжело то, как она умерла, как ей, бедной, пришлось мучиться, и, хотя и без ясного сознания, но переживать весь ужас, её окружавший. Тяжело, то, что я сам был в стороне от неё в её труднейшие минуты жизни. Но – остаётся тяжесть на душе, остаётся большое сожаление о глупо, бесцельно, бессодержательно прожитой жизни, прожитой жизни не для себя, не для других своих близких, а только для работы. Глупо, жалко.
Дорогая Нина! Я получил от тебя письмо летом – и почти немедленно на него ответил. Но ответа не получил. Перевёл денег – вернулись обратно. Запросил адресный стол – ответ не получил. Так уже и решил, что по каким-то причинам ты не хочешь поддерживать связь со мной. Было очень тяжело, так как у меня больше никого родных нет. Где Серёжа – не знаю, ни одного письма от него не имел с тех пор, как расстались Где ребята дедушки, кажется Шура и Толя, не знаю с тех пор, как расстались детьми. С тётей Женей, как-то одно время, ещё в 35-36 г. установилась редкая связь, а теперь тоже оборвалась и от них никакого ответа тоже не получаю … Все расстались, все растерялись. И виною всему, конечно, я сам, виновен своей нелюдимостью, своей необязательностью.
Как мне тяжело было узнать о твоей судьбе – даже представить себе не могу всего этого ужаса. Очень прошу напиши подробно о своей жизни. Я не представляю совершенно, как ты живёшь, что с тобой случилось. Осуждена ты или, только, выслана. В чём же, конкретно, твоя вина и насколько она тяжела. Меня всё это очень, очень интересует и беспокоит. Почему так долго идут от тебя письма: твою последнюю открытку, датированную 8.1., я получил только 12 февраля – шла больше месяца.
Тебе, конечно, интересно какая у меня семья. Я, жена, две её дочери, но я их считаю фактически своими, и внучек – вот и всё. Лёвушка пропал без вести – очевидно погиб в Л-де, но как – не знаю. Получил я от него последнее письмо в январе 1942 г. – очень тяжёлое письмо. В частности писал, что ему удастся эвакуироваться. Потом получил телеграмму с просьбой перевести денег на дорогу. Деньги перевёл и в апреле получил их обратно. С тех пор ни слуха, ни духа – где, что, как погиб – ничего не знаю. Писал во все места, где его могли знать – но или не получал ответа, или получал 2чиновничьи» отписки, что ничего не могут сообщить. Такая это большая для меня потеря и такая тяжёлая! Осталась здесь в Казани его дочка –Танюша. Живёт здесь с матерью. Мать её, жена Лёвушки, работает режиссёром в Доме Актёра и ассистентом в Музыкальном театре. Женщина хорошая и серьёзная. Очень нуждается и так тяжело, что даже своей единственной, родной внучке – ничем материально помочь не можешь. Танюша очень похожа на Лёвушку, только глаза, как у матери –карие. Девочка очень хорошая, ей уже 8 лет, учится в 1 классе, бывает у меня каждое воскресенье обязательно, ну и так иногда забегает. Смотреть не могу на неё без слёз – перед глазами Лёвушка и так грустно, тяжело, так хочется его видеть около себя …
Видишь, как безрадостно, скучно, уныло сложилась моя горькая жизнь.Не знаешь, когда же будет просвет.
Единственно, хоть жизнь теперь стала немного легче в связи с отменой карточек. Хоть не надо «изобретать», как достать кусок хлеба, так как на карточках не проживёшь. Вспомнить страшно эту тяжёлую эпоху. Можешь думать – в 43-44 г. карточка здесь дошла до 60-65 рб. .. и по этому уровню можешь судить о других благах жизни. Сейчас тоже, конечно, дорого жить, но всё же не сравнишь с тем ужасом, что был. Я очень прошу тебя – напиши мне, как ты живёшь. У меня из головы не выходит ежедневно – как достать хоть немного денег и послать тебе. И, поверь дорогая Нина, при первой же хоть маленькой возможности я это сделаю немедленно. Так трудно писать об этом тебе, когда знаешь в каком ты тяжёлом положении находишься. Но мне стыдно стало того, что из-за этих материальных вопросов задерживал тебе ответ, ты можешь подумать, что я нехорошо отношусь к твоему несчастью. Поверь этого нет – я сам знаю, как это тяжело, сам переживал это и всё понимаю. Очень только прошу – извини, что задержал из-за этих соображений письмо тебе. Поверь, что я очень хочу быть с тобой в хороших, близких, товарищеских отношениях – у меня же никого больше на свете нет Напиши, когда же кончатся твои несчастья, когда ты будешь свободной, вольной. Может быть надумаем жить вместе – вот было бы хорошо. Работа, по-моему, здесь для тебя безусловно найдётся. Как ты об этом думаешь?
Вообще, Нина, очень прошу пиши мне, пиши подробно обо всём. Ответом я больше не задержу ни на минуту. Ну, желаю тебе всего, всего лучшего и скорого освобождения. Прости за длинное и такое сумбурное письмо. Да – прилагаю к письму карточку мамы и карточку Александра Степановича. Это у меня последние (мамина – есть ещё одна), а переснять, прости, не на что. Посылаю заказным, так как боюсь, что иначе письмо с картачкоми не дойдёт. До свидания, дорогая Нина. Целую и обнимаю тебя крепко, крепко и от всей души желаю всего наилучшего.
Твой Костя.
Казань 15 февраля 1948
Прилагаю и свою карточку, верно, очень плохую, но другой нет никакой. Это снимался в 41 г. в начале войны, когда был взят в армию. Находился в ней всего 3-4 месяца нужно было для удостоверения.
Казань 5.7.1949
Дорогая Нина!
Я уже писал тебе, что написать письмо письмо для меня большая работа. Но не в этом дело! Но не в этом главное. Я был в Ленинграде, разыскал с большим трудом следы Лёвушки. Он – умер, умер глупо, возмутительно глупо. Он с рядом своих товарищей выбрался уже из Ленинграда, сели в товарный вагон и здесь - сел около печурки и заснул навсегда. Очевидно переволновался и не выдержало сердце. Так тело его и оставили на ст. Борисова Грива Финл. Ж. д. Теперь его не вернёшь! И вот с тех пор со мной что-то случилось. Не знаю что, но мне всё время очень тяжело, душа болит. Не знаю, когда я войду в норму. Ведь это всё, что у меня было в жизни. Да тут ещё денежные большие неурядицы - денег получаю меньше, а работы всё больше. Вот всё что в сумме и выбило меня из колеи, нарушило равновесие. В Москве я смог быть только от поезда до поезда. Заезжал в комиссию – но, как на грех был не приёмный день, а справки дают только лично. Твои записки получил. Получил их и от твоих знакомых – хранятся теперь у меня. Дорогая Нина! У тебя должно быть все сухие фрукты фрукты уже конечно израсходовались. Знаю, помню при первой же возможности пошлю тебе ещё. Извини меня. Как у тебя дела? Я всё хочу тебе пересоставить заявление, так как мне думается было бы бы и короче и вернее. Но не знаю, как ты примешь это предложение и можно ли его послать тебе. Ты мне пиши пожалуйста и не обращай внимание на мою неаккуратность – таков уж я от природы.
Да, чуть не забыл! В Ленинграде случайно разыскал дядей – Анатолия и Александра Мироновых, сыновей дедушки. Смог у них быть только уже перед самым отъездом и застал только одного – Толю. Шура был в Москве. Разговорились, вспомнили детство. Сохранилось у них много карточек. Взял у них снимок, где снята мама, ты, Серёжа и я всюду, в возрасте должно быть 5-6 лет. Они говорят, что долго разыскивали тебя и не нашли. Я не стал им ничего говорить о твоих делах – не знал, как ты это примешь. Если нечего не имеешь против – могу им написать, тем более, что от них уже получил письмо, что ничего им не пишу.
Сообщаю их адреса: Ленинград, ул. Марата № 43 кв. 23 Александр и кВ. №15 Анатолий. Шура живёт неплохо, а Толя – мне не понравился, какой-то неудачный.
Ну пока всего наилучшего – не сердись на меня. Всё устроится и образуется. Привет тебе от всех моих.
Целую крепко, пиши.
Твой Костя.
=================================================
Нина Грин - «фея волшебного ситечка»
/МАРГАРИТА ИВАНЧЕНКО/
Ее хоронили дважды
Нина Грин - жена известного писателя. Ее судьба оказалась не менее драматична, чем жизнь мужа. Ее называли предателем за то, что во время немецкой оккупации редактировала газету «Старокрымский бюллетень», и умалчивали о том, что помогала партизанам. Она выдержала все и навсегда сохранила для Крыма память о великом романтике Александре Грине.
Газеты не могли об этом сообщить и никогда бы не сообщили. Тогда такая информация в народ не просачивалась. Ночью на старокрымском клад-бище группа сообщников разрыла могилы Нины Грин и Александра Грина и перезахоронила изменницу родины (как тогда считалось) в могилу писателя. Это был тайный сговор. Перед тем как отправиться на такое дело, они проконсультировались у юриста. Тот разъяснил, что, если их застанут у разрытого захоронения, грозит срок за осквернение могилы.
Испытания и курятник
В 1990 году мне довелось познакомиться с киевлянами, организовавшими это перезахоронение: Александром Верхманом и Юлией Первовой. Тогда, 27 сентября, в Старом Крыму отслужил на кладбище панихиду владыка Симферопольский и Крымский отец Василий.
Тогда же здесь и появилась табличка с именем Нины Николаевны Грин (почти через 20 лет после перезахоронения). До того же считалось, что она покоится в 50 метрах от своего мужа. В этот день Крым услышал правду, которую знали только компетентные органы, но и они помалкивали, так как опростоволосились. В перестройку на нас вылился ушат информации. Мы каждый день узнавали новости: то о катастрофах, то о деньгах партии, то об известных личностях. Союз Советских Социалистических Республик прозрел и жаждал демократии, правда, несколько иной, чем мы имеем сегодня.
Верхман и Первова после митинга рассказывали нам, журналистам, о том, как умирал Грин на руках Нины Николаевны, как потом она начала создавать его музей, как сошла с ума ее мать, началась война, и Нина, измученная голодом и страданиями близкого человека, а еще страхом, ведь немцы расстреливали душевнобольных, устроилась в немецкую типографию корректором. Через время ее назначают редактором издания «Старокрымский бюллетень». Бюллетень печатал сводки и хронику. Отказаться Нина не могла по тем же причинам, которые вынудили пойти на работу. Работа эта не требовала от нее личной оценки событий - она была технической. Грин помогала партизанам и спасла от смерти 13 человек. В конце войны умирает мама, и Нина едет в Одессу, тогда к Крыму уже подходили наши, говорили, что они расстреливают всех, кто сотрудничал с немцами, без разбора. Ехала к друзьям, а попала в облаву. Нину Николаевну схватили и вместе с другими отправили в Германию.
Вернулась в Крым. «...Там хорошо, но мое плохое мне дороже, чем это хорошее. Познала всю жестокость тоски по родине и никому не желаю ее пережить». Она знала, что ее не пощадят, тогда даже за неосторожно оброненное слово не щадили, сама явилась в МГБ и сказала: «Я пришла арестовываться». Как эта маленькая женщина, фея волшебного ситечка (так ее называл Грин, читая ей рукописи и, как сквозь ситечко, пропуская через нее прочитанное), выдержала такие страшные испытания. Когда через десять лет Нина Николаевна вышла из мест заключения, в гриновском доме был курятник первого секретаря райкома партии.
Александра Верхмана и Юлию Первову когда-то в Старый Крым привело имя Грина, но, познакомившись с Ниной Николаевной, они стали ее настоящими друзьями. Бывают ли они вообще, настоящие друзья? Это редкий дар, когда человек может взять на себя твои беды и понести, как свои. Не будь этих людей, иначе бы сложилась судьба и Нины Николаевны, и Гриновского музея. Через годы они станут ее душеприказчиками. Слово какое, не из нашего времени. А здесь все не из нашего времени: и любовь Гринов, и сами они - не меркантильные нисколечко, будто по воздуху парящие над суетой, и друзья такие же.
Когда стало ясно, что пенсии Нина Николаевна не получит, а денег чужих, даже от друзей, не возьмет (не из того теста сделана), они ее обманули - поздравили с тем, что смогли добиться пенсии, и стали высылать свои деньги. Благодаря стараниям друзей и была реабилитирована Нина Грин. Случилось это в 2001 году, через тридцать лет после ее смерти.
Окровавленная душа
Когда Нина с Александром познакомились, ей было 23, а ему 37. Познакомились и расстались на несколько лет. «Необходимо было каждому из нас отмучиться отдельно, чтобы острее почувствовать одиночество и усталость». Они отмучились, встретились случайно на Невском и прожили счастливую жизнь. Чувствам их трудно не позавидовать, хоть, по большему обывательскому счету, и завидовать-то было нечему. Она разглядела в нем писателя, не временщика, а суперромантика, потому как у самой душа была чистая, сильная.
Пьянство писателя не кажется чем-то выходящим за рамки. Душа ранимая, творческая - вот и спасался. Страдала ли от этого супруга? Бесспорно. Но как!
Был случай, они обедали в одной известной семье. Грин не ограничил себя в спиртном. Хозяйка после выказала Нине Николаевне удивление:
- На вашем лице не было никаких следов волнения...
- Чего же мне волноваться?
- Но Александр Степанович был прямо неприличен, совсем пьян. Мы так волновались.
- Вы, приглашая нас, знали, что Александр Степанович пьет; обед был с вином, следовательно, выпивший Александр Степанович - последствие законное. Вы же, видимо, смотрели на это, как на опасное и любопытное зрелище, и оно было бы еще пикантнее, если бы с другого конца стола к Александру Степановичу стала бы испуганно взывать взволнованная жена: «Саша, не пей, тебе вредно. Пойдем домой!» - и из глаз ручьем бы лились слезы. Для меня у вас за обедом Александр Степанович не был пьян, а потому и волноваться мне было нечего. Мне у вас было интересно и занимательно».
Ах, как же захотелось крикнуть сквозь года: браво, Нина Николаевна! Вот как умеют вести себя настоящие женщины! Просто она любила его любого и болела не за себя, за него душой.
Пусть были дни и даже месяцы таких гриновских болезней, но в общем они были счастливы в своем маленьком домике: «Я засыпаю, полная душевного мира и тепла, - пишет в воспоминаниях Нина Грин. - Александр Степанович дал мне это. Несколько позже приходит он из своей комнаты, тихо-тихо раздевается и ложится в постель. И я знаю - такой же светлый мир в те минуты и в его душе».
Вспомните, что говорит Дези в «Бегущей по волнам», когда любимый сообщает ей, что прекрасный дом, в котором они остановились, куплен и обустроен специально для нее: «Не кажется ли тебе, что все может исчезнуть?»
Так и вышло - все исчезло: жизнь Нины Николаевны превратилась в кошмарный сон. Грин тяжко заболел, жили крайне бедно. Смерть его стала для нее катастрофой: она на время теряет память. А потом живет одной мечтой: обустроить в их домике музей. Но война не спрашивает о планах... Дальше все как в жутком кино: сумасшедшая мать, немцы, смерть мамы, лагеря... Кто встречался с ней в лагерной жизни, тот навсегда сохранил о Нине Николаевне трогательные воспоминания. Она и в этих нечеловеческих условиях была непоколебимо романтичной душой. В лагере Грин работала в больнице вместе с Татьяной Тюриной: «Нина Николаевна имела авторитет у персонала и зэков, самых отпетых». Врач Всеволод Король: «...В университете у нас был предмет «врачебная этика», но Вы были первым человеком, встреченным мной, который применял эту этику в жизни... Истории болезни Братцева я, надеюсь, не забуду до гроба. Пишу «надеюсь», так как, забыв, как Вы ухаживали за этим больным воришкой, я забыл бы одну из самых красивых картин человеколюбия...»
Потом ее перевели в жуткий астраханский лагерь, куда отправляли самых изможденных - умирать или тех, кто провинился. И наконец - свобода! Казалось бы, несчастья кончились, но они не имели конца. Вскоре свободная жизнь доведет ее до состояния, о котором она скажет: «Все в душе - как куча разорванных окровавленных тряпок».
Для того чтобы уничтожить «противника», власти распустили по Старому Крыму сплетни и даже подготовили липовый документ для тех, кто пытался помочь в деле организации музея. Вот как не хотелось первому секретарю райкома отдавать свой сарай - курятник (гриновский дом) и свой сад (гриновский сад). В итоге сарай ему построили новый, а вот борьба за сад еще долго продолжалась. Нина Николаевна решила не сдаваться: пусть все здесь будет по-гриновски, пусть шелестят для тех, кто придет проведать Александра Степановича, его деревья. В состряпанной «легенде», которую запустили власти, говорилось о том, что Нина Николаевна бросила больного Грина, что он умирал, лежа на соломе, в полном одиночестве. А во время войны, юродствовали лжецы, Нина Грин предавала советских людей и даже переливала кровь умерщвленных младенцев раненым фашистам, а теперь еще она хочет захватить домик Грина, чтобы под видом музея устроить шпионскую явку. Сплетням всегда, как известно, верят больше, чем правде. Клеветническая бумажка имела успех не только у приезжих, но и у определенной части старокрымского населения.
Духовное завещание
Последние силы ушли на организацию музея. Умерла Нина Грин 27 сентября 1970 года в Киеве - у друзей. В своем духовном завещании оно просила похоронить ее рядом с мужем. Но в то время хоронить изменницу родины рядом с советским писателем власти запретили. Шли переговоры, совещания, собранные специально по этому поводу, друзья звонили в Москву, в Союз писателей, оттуда звонили в ЦК партии. Власти были непреклонны, однако похороны взяли на себя. И похоронили, правда, не в 4 часа дня, как планировали, а в 12. В результате не все, кто хотел, смогли проститься с Ниной Николаевной.
Через год, в октябре 1971 г., Юлия Первова, Александр Верхман и еще четверо отважных собрались на старокрымском кладбище. Женщину поставили, как говорится в таких случаях, на стреме.
Ночью, слава Богу, поднялся страшный ветер, он заглушал стук саперных лопаток о камни, которых в земле было огромное количество. «Операция» прошла, если так уместно выразиться, успешно. Старый Крым спал спокойно, и его стражи порядка ни о чем не догадывались. «Гроб несли сменяясь. Освещенный огнями с шоссе, он, казалось, плыл по воздуху. Не исключено, что если бы в эту пору забрел на кладбище местный житель, то пошла бы гулять по окрестностям легенда о том, как Нина Николаевна сама себя перезахоронила», - пишет Юлия Первова. Через год на квартире одного из участников этих событий был проведен обыск и найден дневник. Всех вызывали, запугивали, но никого не посадили. То ли решили не афишировать происшедшее, то ли не смогли подобрать соответствующую статью в Уголовном кодексе.
Но через время история вновь скорчила страшную гримасу. В 1998 г. в местном пункте приема металла застали за распиливанием части памятника некоего гражданина. Добывая цветной металл, вандал изуродовал памятник, отодрав от него фигуру девушки, символизирующую Бегущую по волнам. И представьте, этот человек оказался внуком бывшего начальника МГБ, через руки которого и проходило в свое время дело Нины Грин.
В августе этого года все подданные страны Гринландии отмечают 125-й день рождения своего кумира. Они обязательно вспомнят в этот день его «фею волшебного ситечка», которой выпали в жизни нечеловеческие испытания. А после смерти - двойные похороны.
Http://1k.com.ua/86/details/9/1
Она чудом отсидела 10-летний срок в студеных печорских и знойных астраханских лагерях. Выдержать помогла появившаяся в ней одержимость послужить памяти того единственно достойного, что было в ее жизни, с момента, когда они с Грином случайно столкнулись на улице и до его ухода из жизни. Оттуда, откуда, может быть, видно все, в страшную черную яму ее падения кто-то направил концентрированный солнечный лучик. И этот лучик согревал её...а еще любовь. Любовь к своему единственному, капитану Грину!
4 июня 1955 года по лагерному радио Нина Грин услышала сообщение о возобновлении на советской сцене балета "Алые паруса". В повести-сказке волшебник сказал девочке Ассоль: "Однажды утром в морской дали под солнцем сверкнет алый парус. Сияющая громада алых парусов белого корабля двинется, рассекая волны, прямо к тебе".
И чудо произошло, однажды после освобождения, жену Грина пригласили в филиал Большого театра на балет "Алые паруса", в котором танцевала Лепешинская. Нина Николаевна была уже седой, но по-прежнему красивой женщиной. Вдруг на весь зал объявили: "Здесь, среди нас, присутствует сама Ассоль". Свет софитов буквально залил ложу, в которой она сидели. Раздался шквал аплодисментов. Нине Николаевне бросали в ложу огромные букеты. Ассоль-сказка, Ассоль-быль по-прежнему была нужна людям...
Нина Николаевна Грин - именно ей писатель посвятил своё самое романтическое произведение "Алые паруса"...Именно она и была для него прототипом той самой Ассоль, девочки мечтающей о счастье, о принце и корабле с алыми парусами...
Когда Нина с Александром познакомились, ей было 23, а ему 37. Они встретились случайно на Невском и прожили счастливую жизнь. Чувствам их трудно не позавидовать, хоть, по большему обывательскому счету, и завидовать-то было нечему. Жили они очень трудно.
Она разглядела в нем писателя и романтика, потому что у самой душа была чистая, сильная...Он любил в ней красоту, наивность и чистоту юной души. Сам Грин был человеком внешне очень суровым...У неё уже был опыт неудачной семейной жизни. Её первый муж погиб на войне. За его плечами тоже был брак и тяжелая жизнь...
Александр Грин, тогда еще, Александр Гринеский, родился в семье польского ссыльного дворянина, участника восстания 1863-го года Степана Гриневского. После смерти матери обстановка в семье стала тяжёлой, будущий классик не мог ужиться с мачехой, новыми родственниками, сбегал из дома. Из реального училища его выгнали. Пришлось устраиваться в городское училище, но и его окончил с большим трудом и в 15-летнем возрасте отправился в Одессу, поскольку с раннего детства грезил морями и дальними странами. Был рыбаком, матросом, лесорубом, чернорабочим, работал на нефтяных промыслах в Баку, мыл золото на Урале, но больше всего бродяжничал с котомкой на плечах, в которой часто не было еды, но всегда были книги.
Шесть лет скитаний по ночлежкам, аресты, случайные лихие попутчики, лихорадка, малярия измучили Грина, и он добровольцем пошёл в армию. Армейская жизнь оказалась не лучше, он вступил в партию эсеров и дезертировал. С партийной кличкой «Долговязый», Грин искренне отдаёт все силы борьбе с ненавистным ему общественным строем, хотя участвовать в исполнении террористических актов он отказывается.
В документах полиции Грин характеризуется как «натура замкнутая, озлобленная, способная на всё, даже рискуя жизнью». В январе 1904 года министр внутренних дел В. К. Плеве, незадолго до эсеровского покушения на него, получил от военного министра А. Н. Куропаткина донесение о том, что в Севастополе задержан «весьма важный деятель из гражданских лиц, назвавший себя сперва Григорьевым, а затем Гриневским». Потом — арест. После двух лет каторжной тюрьмы пришла амнистия 1905 года, через полгода новый арест, потом ссылка в Сибирь, побег, нелегальная работа.
Затем снова тюрьма, ссылка, столичная богема, из-за которой пришлось расстаться с первой женой. Потом Грин скрывался в Финляндии под чужой фамилией. В полицейских ориентировках была указана его особая примета: на груди татуировка шхуны с двумя парусами. И этот мир парусников, моря, солнца, дружбы и верности оказался Грину ближе, чем идея революции. Он начал писать романтические рассказы о путешествиях и таинственных странах. Горький, а потом Куприн помогали с публикацией.
Октябрьскую революцию Грин не принял, даже написал несколько критических произведений. Умирал от голода и болезней и в самые трудные времена писал “Алые паруса”. В очередной раз спас его Горький. Жизнь понемногу налаживалась, его печатали, был заработок, но затягивала разгульная жизнь.
Грин был мрачным, неулыбчивым человеком, но его солнечные книги остались самой яркой романтической страницей русской литературы. Хорошо написал Даниил Гранин:
“Когда дни начинают пылиться и краски блёкнуть, я беру Грина. Я раскрываю его на любой странице. Так весной протирают окна в доме. Всё становится светлым, ярким, всё снова таинственно волнует, как в детстве”
В 1924 году, спасая от богемы, Нина Николаевна увезла его в Феодосию. Это были самые спокойные и счастливые дни писателя, он вернулся к шуму волн, к детским мечтам. В Крыму он написал свои романы, сотни рассказов. Супруги Грин переехали в Старый Крым из Феодосии 23 ноября 1930 года. Жили в съёмных квартирах.
Однажды Александр Степанович сказал: "Сменить бы, Нинуша, нам квартиру. Надоел этот тёмный угол, хочу простора глазам..." . В июне 1932 года Нина Николаевна, купила домик в Старом Крыму, даже не купила, обменяла его на золотые часики, когда-то давно подаренные ей Александром Степановичем. Этот было единственное собственное жильё писателя, где он провел последний месяц своей жизни. Грина перевезли сюда уже тяжело больного в начале июня 1932 года. Впервые не в чужой - в собственный дом, пусть даже маленький, саманный, без электричества, с земляными полами. Домик посреди сада, с южным солнечным окном...
Грин очень обрадовался новому жилищу: «Давно я не чувствовал такого светлого мира. Здесь дико, но в этой дикости — покой. И хозяев нет» . Из раскрытого окна он любовался видом окрестных гор.
Но это счастье увы, было недолгим... Казалось, все беды ополчились против них. Положение семьи Грин в этот период было настолько катастрофическим, что вынуждало их обращаться за финансовой помощью во все инстанции, а также к своим друзьям и знакомым. Грин в сентябре пишет письмо М. Горькому с просьбой оказать личное содействие в назначении пенсии и выдачи единовременное пособии на лечение в сумме 1000 руб.
Нина Николаевна обращалась за помощью к М. Волошину, но тот сам был болен, тоже голодал и, кстати, пережил своего товарища лишь на месяц. Лишь немногие откликнулись на гриновские беды, среди которых были писатели И. Новиков и Н. Тихонов, а также первая жена Грина, Вера Павловна Калицкая.
В эти же сентябрьские дни Нина Николаевна пишет письмо писателя Г. Шенгели, в котором сообщает, что у Грина открылся легочный туберкулез в острой форме: «Мы бедствуем, болеем, нуждаемся и недоедаем»!
Бюрократические препоны в сочетании с равнодушием литературных чиновников мешают своевременно реагировать на эти крики о помощи. Лишь 1 июля принимается решение о назначении А. С. Грину персональной пенсии в размере 150 рублей, которую он так и не успел получить. 8 июля 1932 года он скончался.
Какое потрясающе-пронзительное фото! В 60-х годах это фото увидела школьница из Ленинграда Таня Рождественская и свое потрясение выплеснула в стихи:
Он лежал на узкой постели,
Повернувшись лицом к окну.
Золотые ласточки пели
Догорающую весну.
Где-то море ласкало берег.
Расстилалось пеной у ног.
Он лежал, не желая верить,
Что увидеть моря не мог.
Сонный ветер лег у порога,
Городок утонул в жаре,
И колючая «недотрога»
У скрипучих росла дверей.
Взгляд тяжел и уже неясен...
Он устал от жестоких мук.
Но вставал, до боли прекрасен,
Мир, пригрезившийся ему.
Где морями шли капитаны,
Где от счастья пели глаза,
И от Лисса до Зурбагана
Ветром полнились паруса...
Человек умирал, не зная,
Что ко всем берегам земли
Шли, как алая птичья стая,
Им придуманные корабли.
И как завещание звучат его слова: «Я одинок. Все одиноки. Я умру. Все умрут. Тоже порядок, но скверного качества. Я хочу беспорядка… У меня путаются в голове три вещи: жизнь, смерть и любовь - за что выпить?». «Пью за ожидание смерти, называемое жизнью».
Автограф Грина и оттиск его печатки
Смерть мужа стала для Нины Николаевны страшной катастрофой: она даже на время теряет память. Дальше все как в жутком кино: сумасшедшая мать, немцы, смерть мамы, лагеря...
После смерти писателя, в 1932 году она живет с больной матерью в Старом Крыму. Здесь же их застала оккупация в 1941 году. Первое время жили, продавая старые вещи. Когда продавать стало нечего, пришлось искать работу. А какую работу можно было найти слабой интеллигентной женщине в оккупированном Крыму? Нина Николаевна считала, что ей еще повезло - подвернулось место корректора в типографии открытой при немцах газетенки. Знать бы, чем обернется это "везение" в будущем...
Никаких заметок, прославляющих "новый порядок", она, естественно, не писала и писать не могла. При любом режиме корректор - самая скромная должность, от которой мало что зависит. Но именно сотрудничество с немцами было поставлено ей в вину после войны. Плюс еще пребывание на невольничьих работах в Германии, куда Нину Николаевну вместе с другими местными жителями насильно увезли в 1944 году.
Там она находилась в лагере под Бреслау. Воспользовавшись бомбежкой союзников, в 1945-м бежала, с трудом добралась обратно в свой любимый Крым. А вскоре снова угодила в лагерь - теперь уже сталинский. Не помогло даже свидетельство очевидцев о том, что в годы войны жена Грина лично спасла жизнь 13 человек, взятых в заложники после убийства немецкого офицера: Нина Николаевна бросилась в управу и каким-то чудом упросила городского голову выпустить их на свободу...
Кто встречался с ней в лагерной жизни, тот навсегда сохранил о Нине Николаевне трогательные воспоминания. Она и в этих нечеловеческих условиях была непоколебимо романтичной душой. В лагере Грин работала в больнице вместе с Татьяной Тюриной: «Нина Николаевна имела авторитет у персонала и зэков, самых отпетых» . Врач Всеволод Король: «...В университете у нас был предмет «врачебная этика», но Вы были первым человеком, встреченным мной, который применял эту этику в жизни... , так как, забыв, как Вы ухаживали за этим больным воришкой, я забыл бы одну из самых красивых картин человеколюбия...»
Даже после смерти Грина Нина Николаевна продолжала безумно любить своего мужа. В лагере она бережно хранила его фотографию, чудом уцелевшую после бесчисленных обысков...
Потом ее перевели в жуткий астраханский лагерь, куда отправляли самых изможденных — умирать или тех, кто провинился.
И наконец — свобода! Казалось бы, несчастья кончились, но они не имели конца. Вскоре свободная жизнь доведет ее до состояния, о котором она скажет: «Все в душе — как куча разорванных окровавленных тряпок». Выжить ей помогли любовь и надежда на создание дома-музея Грина...
Власти Старого Крыма упорно не хотели возвращать домик Грина его законной хозяйке. После ареста Нины Николаевны он перешел к председателю местного исполкома и использовался как сарай. Несколько лет понадобилось Нине Николаевне, чтобы восстановить справедливость и создать в этом доме маленький Музей Грина.
Давняя клевета, увы, не отпустила жену Грина и после ее смерти. Нина Николаевна скончалась в Киеве 27 сентября 1970 года. В своём завещании она просила похоронить ее в семейной ограде между могилами ее матери и ее мужа. Но власти Старого Крыма не разрешили выполнить волю покойной. Место для неудобной покойницы подобрали где-то на окраине кладбища.
Согласно легенде, которая до сих пор бытует среди любителей творчества Грина, Через год, в октябре 1971 г., Юлия Первова, Александр Верхман и еще четверо отважных собрались на старокрымском кладбище. Женщину поставили, как говорится в таких случаях, "на стреме".
"Ночью, слава Богу, поднялся страшный ветер, он заглушал стук саперных лопаток о камни, которых в земле было огромное количество. «Операция» прошла, если так уместно выразиться, успешно. Старый Крым спал спокойно, и его стражи порядка ни о чем не догадывались. Гроб несли сменяясь. Освещенный огнями с шоссе, он, казалось, плыл по воздуху. Не исключено, что если бы в эту пору забрел на кладбище местный житель, то пошла бы гулять по окрестностям легенда о том, как Нина Николаевна сама себя перезахоронила", — пишет Юлия Первова. Через год на квартире одного из участников этих событий был проведен обыск и найден дневник. Всех вызывали, запугивали, но никого не посадили. То ли решили не афишировать происшедшее, то ли не смогли подобрать соответствующую статью в Уголовном кодексе.
Но вскоре история вновь скорчила страшную гримасу. В 1998 г. в местном пункте приема металла нашли части знаменитого памятника. Добывая цветной металл, вандал изуродовал фигуру девушки, символизирующую Бегущую по волнам. И говорят, этот человек оказался внуком бывшего начальника МГБ, через руки которого и проходило в свое время дело Нины Грин...
Так и покоятся они сейчас в одной могиле - Ассоль и её капитан Грин.
P.S. В 2001 году, через 30 лет после смерти, Н.Н. Грин была реабилитирована.
Такого бунта никто не ожидал. Цепь взявшихся за руки людей, среди которых были фронтовики, преграждала путь похоронной процессии. На кладбище не пускали гроб с телом Нины Грин, словно её присутствие могло осквернить священную землю. Женщину, бесконечно любимую писателем Александром Грином, его жену, прообраз Фрези Грант, люди не пускали к месту последнего успокоения. Городским властям удалось уговорить горожан уступить, и захоронение состоялось, но спустя время погребение Нины Николаевны Грин обросло множеством противоречивых россказней. Даже после смерти она продолжала быть жертвой молвы. Почему?
Жизнь назад
О ней известно, кажется, всё. Тень Нины Николаевны витает в музеях Грина, феодосийском и старокрымском, где поминают спутницу писателя только добрым словом. Вниманию экскурсантов представляют книгу воспоминаний Ю. Первовой, путеводители по восточному Крыму с очерками о Н. Н. Грин, её воспоминания об Александре Грине. Экскурсоводы добротно и старательно повествуют о ней, вешней, цветущей, и об угасающей, пожилой. Но то, что было между молодостью и закатом долгой жизни вдовы Грина, почему-то утаивается. Как и то, почему провожали её не оркестром и панихидой, а стоном проклятий. Тайну Нины Николаевны хранит город Старый Крым, последняя пристань Александра Грина. Раскрывая её шаг за шагом, мне довелось беседовать с земляками Н. Н. Грин - учителями, библиотекарями, представителями исполнительной власти, музейными работниками, ветеранами Великой Отечественной войны. К моей исследовательской удаче, я встретилась с человеком, который опередил меня в поиске истины и хранит в памяти смолкнувшие голоса - Иваном Карповичем Мельниковым, фронтовиком, писателем, чьему перу принадлежит неопубликованный очерк «Чёрные пятна на Алых парусах». Слова моих собеседников невольно слились в единую повесть с изданными воспоминаниями, и судьба Нины Грин, прижизненная и посмертная, потребовала явного и яркого света. Итак, повернём время вспять…
Нина Николаевна Миронова-Грин родилась 23 октября (по новому стилю) 1894 года в городе Гдове Псковской области (по другим сведениям - эстонском городе Нарва). Дважды была вдовой, о судьбе третьего спутника жизни данные противоречивы. Ключевыми из своего долгого века считала 11 лет брака с писателем А. С. Грином. Этому времени посвящены её воспоминания, выпущенные в 2000-м году в Симферополе отдельным изданием.
Именно эта тонкая книжица заинтригует любого внимательного читателя. «Одно я женским своим инстинктом поняла очень быстро, - пишет автор, - что я в его (Грина - В. К.) представлении гораздо лучше, чем есть в действительности, что он наделяет меня такими чертами и чувствами, какие во мне были в зачатке или их нет. Поняв это, была внутренне огорошена, боялась, что в конце концов он увидит, что я не та, и решила всю жизнь стараться быть естественной и такой хорошей, как ему кажусь…»
Около 12 лет подыгрывала Нина Николаевна воображению своего супруга-писателя. Усилия её не были напрасными: женщина-мечта обрела бессмертие в его письмах, стихах, прозаических произведениях, известных тысячам читателей. О себе вне Грина Нина Николаевна предпочитала умалчивать, подчёркивая, что для неё важны лишь годы, проведённые с ним. Кем она была до него? Обычной гимназисткой, затем - одной из сотен сестёр милосердия, потом - рядовой сотрудницей редакции газеты «Петроградское эхо», где Грин её, собственно, и разглядел. Кем она стала с ним? Легендарной фигурой, которой гласно посвящены «Алые паруса», а негласно - все произведения Грина, написанные им за годы совместной жизни. Игра стоила свеч, а пауза наступила в 1932-м году - лето смерти Грина, и те, кто увидел Н. Н. Грин за кулисами былого блеска, не смогли забыть её истинного лица. Эти свидетели - старокрымчане. Люди, которых Нина Николаевна считала, судя по её «Воспоминаниям…», либо отсутствующими, либо безликими. Но ни бездумными, ни безликими, ни безгласными они не были. Слово - за ними.
Устами очевидцев
Поселившись в 1930-м году в Старом Крыму, Н. Н. и А. С. Грины вряд ли думали о том, что их супружеская чета приковала внимание многих известных жителей. Но в провинциальном местечке молодая светская красавица и её сурового вида спутник поневоле бросались в глаза. Кто они, мало кто знал: писатель Грин в те годы не имел нынешней известности. Знакомств приезжие почти не заводили, дружбы обывателей не искали и не предлагали своей. Только несколько соседей относились к этой семье с искренней добротой и участием. В 2004-м году Мария Константиновна Бойко-Гончаренко, пенсионерка, бывшая учительница начальных классов, вспоминала так: «Мой отец, Константин Ипатьевич Бойко, был священником, а в миру - разнорабочим. Не знаю, где и как он познакомился с Александром Степановичем, но только Грины попросили его помогать им в саду и по дому. Папа обрезал розы, приносил воду, рубил дрова, кипятил самовар. Он бывал у них ежедневно, и каждый раз брал меня с собой. Мне было семь лет тогда, и я всё отлично помню. Пока папа был занят работой, Александр Степанович звал меня к себе. У него качалка была, лёгкая такая, из ивовых прутьев, и в ней мы раскачивались вместе».
Итак, у четы Гринов, вопреки воспоминаниям Нины Николаевны об их бедности, была возможность нанять прислугу. Александр Степанович, любивший детей, привязался к Мураше - так он называл свою маленькую подругу. Мария Константиновна на всю жизнь запомнила его подарок: красавицу-куклу из магазина, единственную покупную игрушку, которая была у неё в детстве. Смышлёная девочка стала свидетельницей последних часов Александра Степановича.
«Грина никто не навещал, - уверяла Мария Константиновна, - по крайней мере, при нас с отцом в доме никого не было. Только Александр Степанович, Нина Николаевна и её мама, Ольга Алексеевна. Грин очень любил слушать пение птиц и часами просиживал или лежал у раскрытого окна, у которого росла большая алыча. Шум её листвы напоминал ему море… Александр Степанович был очень болен, дышал тяжело. И вот однажды, когда ему стало совсем плохо, он попросил, чтобы папа не уходил. Мы остались в его комнате: отец, я и Нина Николаевна. Она сидела на стульчике, а я - рядом на скамеечке и слышала его прощальные слова. Он просил жену похоронить его на возвышенном месте, откуда было бы видно море, и посадить на его могиле такую же алычу. А потом, тихо-тихо, перестал дышать».
Хоронили Грина, по словам Марии Константиновны, очень скромно. Гроб с телом писателя везли на линейке, длинной телеге, за которой почти никто не шёл. Мураша сидела рядом со своим усопшим другом, зажав между коленями саженец алычи - её отец выполнил всё, о чем просил Александр Степанович. Вдова повествует о кончине мужа совершенно иначе: «Несколько часов я и мать просидели около него в полном молчании. Немного людей нас посещали, а в эти поздние часы никто не пришёл, никто не нарушил ненужными словами и вопросами горьких минут моей разлуки с ним. Слёз не было; они высохли в последние предсмертные его дни и пришли позже, когда душа, оставшись одна, ослабела… Девятого июля в шесть часов тридцать минут вечера ушёл Александр Степанович из своего дома, так давно им желанного. Торжественно и благоговейно отслужил панихиду отец Михаил. К небольшому церковному хору присоединились городские певцы из санатория… Медленно двигалось шествие, встречаемое на перекрестах толпами жителей, выходивших на торжественное похоронное пение. Мало людей знали мы в Старом Крыму - много их провожало его в последний путь».
«Нет, - прочитав это, настаивала Мария Константиновна, - наверное, Нине Николаевне хотелось, чтобы его провожали всем миром. Но его похороны были очень скромными, потому что Александра Степановича как автора никто тогда не почитал, а как человека его просто не знали». Не будем спорить с ней - в дни нашей встречи М. К. Гончаренко осталась единственным свидетелем события далёкого прошлого.
Александр Степанович ушёл из жизни раньше, чем старокрымчане успели его узнать. Вдову писателя ждала иная судьба. После кончины мужа она осталась в Старом Крыму, и рядом с крохотным убогим домиком, который Грины приобрели за два месяца до смерти Александра Степановича, вырос просторный особняк - новое жилище Нины Николаевны, построенное за гонорары вновь изданных книг писателя. Хозяйка большого дома с прекрасным садом по-новому устроила свою жизнь: теперь она спутница Петра Ивановича Нания, лечащего врача своего покойного мужа. Нина Николаевна часто бывала в Феодосии, где работал Наний, принимала участие в организации солнцелечебницы по его проекту и получала гонорары за публикации Грина. Деля с Нанием стол, кров и постель, Нина Николаевна царствовала в двух шагах от домика, где каждый вздох другого мужчины был полон беззаветной любви к ней. Думала ли она об этом, мерила ли свою жизнь его меркой верности, честности, доброты?
Ответ на этот вопрос прозвучал в огненном 1941-м. Вот что поведала Олимпиада Петровна Стоянова-Бакалова, партизанская связная, пенсионерка, бывшая учительница Старокрымской средней школы:
«Мне исполнилось 20 лет, когда началась война. У нас была большая семья: мама, я, трое братьев, сестра Лена, моя трёхлетняя дочь Галочка. Как и все, мы голодали. Как и все, прошли через муки оккупации. Мой средний брат Юра, разведчик партизанского отряда, погиб в бою на горе Бурус, и когда его привезли в город хоронить, в кармане нашли два зёрнышка кукурузы - дневной партизанский паек… Мы были преданы Родине. Готовы были всё отдать за её свободу, а те, кто перешёл на сторону немцев, казались самыми страшными преступниками… Среди предателей была Нина Николаевна Грин. Как мы знали, она добровольно пошла работать переводчицей и редактором провокационной газеты немцев, разъезжала по улицам Старого Крыма на чистокровном жеребце, в амазонке и шляпе с вуалью в сопровождении офицеров рейха. Выступала на городской площади с призывами ехать в Германию набраться культуры - так она называла каторжные работы. Этого ей никто не мог простить».
По словам старожилов города, вначале войны Пётр Иванович Наний навсегда покинул Старый Крым, прихватив с собой семейные ценности Мироновых. Для Ольги Алексеевны, матери Нины Николаевны, это был тяжёлый удар. Война и поступок Нания потрясли её настолько, что у неё помутился разум. Впоследствии Нина Николаевна утверждала, что решилась работать с фашистами из-за голода и болезни матери. Увы, оправданием это не стало. Всё, что публиковали в своей провокационной газете гитлеровцы, имело подпись «Н. Грин», и это резало сердца. Как утверждал И. К. Мельников, командир 5-го комсомольско-молодёжного отряда Алексей Андреевич Вахтин готовился прийти в город с несколькими бойцами, чтобы наказать предательницу по законам военного времени. Только случайность спасла Нину Николаевну от партизанского возмездия.
Расстрела Нине Николаевне удалось избежать, наказания - нет.
В 1945-ом году Нину Николаевну судили публично, - вспоминала О. П. Бакалова. - Я передала на суд номер фашистской газеты с подписью «Н. Грин». Её сначала приговорили к 25-ти годам лишения свободы, а потом дали только десять.
Гриновская «Ассоль» и «Фрези» показала себя так, что мало кто верил в её добродетель. Ходили слухи, что в своём доме, опустевшем по вине Нания, Нина Николаевна сожительствовала с высшими офицерскими чинами. Так считал и писатель И. К. Мельников, открыто бросивший упрёк вдове при личной встрече в неофициальном старокрымском музее Грина. Почти незнакомые друг с другом земляки, с кем мне довелось беседовать, утверждали одно и то же: Н. Н. Миронова ещё при жизни Александра Степановича жила отдельно, в Феодосии, а за смертельно больным Грином ухаживала тёща Ольга Алексеевна и соседи - Панковы, Бойко, Белоцерковные. И это мнение не было порождением слепой ненависти ко всем и вся: Ольгу Миронову, умершую в 1944-ом году, никто и не думал обижать - её похоронили на одном кладбище с зятем, с уважением и почтением. К тому времени её дочь, предчувствуя приход в Старый Крым советских войск, собралась бежать в Германию и остаться там навсегда (в уголовном деле Н. Н. Грин №9645 отъезд в Германию представлен как насильственный), но не вышло. Её арестовали в Старом Крыму, судили в Симферополе и под конвоем отправили отбывать срок близ реки Печоры и в Астрахани.
Десять лет о ней ничего не слышали. Заживали раны, восстанавливались здания, люди собирались по выходным в пышном городском саду, на танцплощадке, и радовались тому, что уцелели. Но в 1956-ом году старокрымчане узнали, что, как чёрная тень прошлого, Нина Николаевна вернулась в их город. И не просто так, а с желанием восстановить права на домик Грина и свой особняк. Прозвенел звонок, и занавес нового акта её спектакля стал медленно распахиваться.
Реабилитация
С 1956-го по 1970-й год, год своей смерти, Нина Николаевна жила в Старом Крыму, покидая его ненадолго и снова возвращаясь. Годы, проведённые в лагерях, отброшены - как и годы войны, годы жизни с П. И. Нанием. Теперь она снова Нина Грин, муза талантливого писателя. Её цель - добиться его всенародной известности, а вместе с тем - своей неразрывной причастности к его творческой судьбе и славе.
С самого начала Н. Н. Грин пришлось преодолевать немалые трудности. Дом её и Нания считался жактовским (государственным), и жил в нём первый секретарь старокрымского райкома партии Л. С. Иванов. Вернуть себе эту собственность Нина Николаевна не смогла бы никогда. Домик, где скончался Грин, занимали куры. Впрочем, в годы войны, при Нине Николаевне, в нём размещалась немецкая конюшня. Так что Иванов только продолжил пользоваться им почти по-прежнему назначению. Несмотря ни на что, вдова писателя решила превратить этот хлев в дом-музей А. С. Грина - с садом, водопроводом и другими удобствами: «как было при Александре Степановиче». В 50-х годах на произведения Грина обратила внимание широкая аудитория. Коллеги-писатели относились к ним с большим уважением, и Нина Николаевна с успехом этим воспользовалась. Обладая уникальным обаянием, очаровательной внешностью и тонкой речью, Н. Н. Грин привлекла на свою сторону московских писателей, бывала в Киеве, Ленинграде, и всюду оставляла о себе наилучшее впечатление. Никто из ее собеседников просто не мог представить, за что она была наказана и почему ущемляется чиновниками и партократами в своих правах.
В организации старокрымского музея А. С. Грина его вдове отказывали на каждом шагу, и это возмущало её новых друзей и поклонников. На представителей старокрымских властей начались нападки в прессе: сильные покровителя Нины Николаевны старались обыграть ситуацию в её пользу. Среди них оказался и писатель Сергей Смирнов, козырный туз в колоде Нины Грин. Смирнов прекрасно понимал, что его подопечной ни за что не удастся сдвинуть дело с мёртвой точки, пока на ней лежит клеймо врага народа. И тогда всеми правдами и неправдами бывшая завтипографии стала добиваться своей реабилитации.
В заявлениях и обращениях Н. Грин в высшие инстанции сотрудничество с немцами представлялось как вынужденное и эпизодическое, отъезд в Германию - насильственный. Острый ум Нины Николаевны помогал придать фактам нужный для реабилитации характер. Но оставались свидетели, встреча с которыми могла испортить всю игру. Чтобы избежать этого, находчивая дама стала сообщать о себе - в письмах и устно - самые невероятные сплетни, якобы исходившие от старокрымчан. Россказни эти подробно передаёт в «Воспоминаниях о Нине Николаевне Грин» Ю. А. Первова. На их фоне правда о «подвигах» Н. Н. Грин во время войны тоже должна была предстать извращенным вымыслом. Так и произошло. Люди, которых предала Н. Грин, получили славу клеветников, Старый Крым превратился в «Каперну», а престарелая «Ассоль» одиноко бродила по его улицам с видом святой великомученицы.
Вспоминает Елена Алексеевна Круглова, врач: «В 1965 году я окончила первый курс медицинского института в Томске и приехала домой на каникулы. Однажды, уже не помню зачем, пошла в центр города. Не доходя до здания почты, увидела, что на улице Ленина творится что-то странное. Прохожие, шедшие по правой стороне, стали переходить на левую - резко, как по команде. Я спросила у кого-то, что случилось. «Да фашистка эта появилась», - сказали мне. И я увидела, что по улице идет пожилая красивая женщина, Нина Николаевна, как выяснилось потом. То, как отворачивались от неё люди, запомнилось на всю жизнь».
Спустя несколько лет Елена Алексеевна работала в Старом Крыму участковым врачом. Нина Николаевна была ещё жива, и однажды Е. Кругловой пришлось прийти к ней по вызову. Пациентка встретила её лучистой улыбкой: «Какой очаровательный молодой доктор пришёл ко мне сегодня!» Беседа с Ниной Николаевной была чарующей, лёгкой, занимательной. Елена Алексеевна вспоминала летний эпизод 1965 года, сравнивала с визитом к пожилой, всё ещё прекрасной внешне женщине и не могла не удивляться контрасту впечатлений.
В том же 1965 году, как вспоминала О. П. Бакалова, после празднования юбилея А. С. Грина Сергей Сергеевич Смирнов решил собрать старокрымчан на центральной площади, возле партизанского кладбища, и пригласил туда же Нину Николаевну. Ему, видимо, хотелось выяснить, кто прав, кто виноват, и примирить жителей города с их жертвой. Появление Нины Николаевны возле могил защитников города воспринялось как кощунство. Собрание превратилось в стихийный митинг. Смирнов, выслушав полные гнева выступления, вынужден был уйти ни с чем.
Подобные попытки примирить с Н. Н. Грин и простых граждан, и представителей властей неизменно приводили к провалу. В домик Грина его вдове в конце концов удалось вселиться. Её усилиями он был отстроен заново, в нём постоянно бывали туристы, но официальный статус музея при её жизни он так и не получил. Нина Николаевна компенсировала это проведением многочисленных экскурсий, мастерски отвечала на любые вопросы, была неизменно доброжелательной, приветливой, с нежностью вспоминала Александра Степановича и тем самым завоевывала сердца его почитателей. Ей верили безоглядно: свидетельство тому - памятная книга музея. Посетители признавались ей в любви, как когда-то сам Грин, и Нина Николаевна праздновала в душе победу.
По следам публикаций
В последнее время, через много лет небытия четы Грин, их имена стали часто появляться на страницах изданий. Роману и браку «Ассоль» и «Грэя» придаются оттенки неземной любви. Начало тому положила сама Нина Николаевна - «Воспоминания об Александре Грине» звучат волшебной симфонией чувств, глубоких и волнующих. Не будем проверять её откровения на искренность. Мир отношений с А. С. Грином принадлежал только им двоим, а значит, вмешиваться в него никто не вправе. Иное дело - жизнь Нины Николаевны после 1932 года. Её действия коснулись судьбы целого города, пусть небольшого, а это - дело многих. И поэтому то, что пишут о ней, должно быть предельно объективным и честным.
К сожалению, пытаясь оправдать Нину Грин, исследователи и биографы к этому не слишком стремятся. В их представлении, очевидно, Нина и Александр Грины - единое целое. То, что Н. Н. Грин была арестована за измену Родине, словно бы бросает тень на замечательного писателя, ставит под сомнение чистоту его лучших героев. Но разве мог А. С. Грин предвидеть, что станется с любимой после его кончины? Он был мечтателем, способным слышать в шелесте листвы шум морского прибоя и видеть в обыкновенной женщине гения высокой души. Он не знал свою жену - по её же признанию. Поэтому реабилитировать Нину Николаевну ради Грина нет смысла. Эту лишь усугубляет ошибку, простительную романтику и недопустимую для всех остальных. Особенно жаль, что затянувшееся во времени заблуждение породило очерки, статьи и даже книги, извращающие подлинные факты.
Миф первый: спасение 13-ти заложников, взятых за убийство немецкого офицера
Заключение в отношении Грин Нины Николаевны по материалам архивного уголовного дела №9645 гласит: «В 1959-ом году по заявлению Грин Н. Н. производилась проверка обоснованности её осуждения. В заявлении она не отрицала свою работу в период немецкой оккупации на должностях заведующей типографией и редактора «Официального бюллетеня старокрымского района». Объяснила это материальной нуждой. Кроме того, она указала в заявлении, что в сентябре 1943 года принимала активное участие в спасении от расстрела 13 советских граждан, арестованных немцами за убийство немецкого офицера. Часть опрошенных свидетелей (указаны четыре фамилии) подтвердила факт ареста 13 заложников и участие Грин Н. Н. в их освобождении».
Нина Николаевна, возможно, преувеличила свою роль в спасении людей от расстрела, как и саму ситуацию. Убийство немецкого офицера без единого виновного - нелепица. Но душеприказчица Грин (совершенно напрасно!) вернулась к этому факту, что выставило героиню её воспоминаний как лгунью.
Об оккупации Старого Крыма существует немало письменных свидетельств, публикаций и даже художественных произведений, написанных на основе документальных фактов. Повесть Ивана Мельникова «Пока бьётся сердце» - одно из них. Жизнь маленького города во время войны предстаёт в ней во всей своей безжалостной и страшной реальности. Отступая из города под натиском советских войск, фашисты вырезали и расстреляли 13 апреля 1944 года около шестисот мирных жителей - из чувства подлой ярости. В расправе с партизанами на территории Старого Крыма огромному риску подвергался весь город. Разведчика Сергея Логвинова фашисты повесили в присутствии сотен старокрымчан, которых согнали прикладами и насильно заставили пройти под конвоем места казни - «науки ради». Партизанку Лидию Шведченко, особо опасную для оккупантов, в лицо фашисты не знали. Поэтому, почуяв её появление в Старом Крыму, немцы заставили горожан покинуть свои дома, собраться на базарной площади, и арестовали всех женщин по имени Лидия, прежде чем схватили саму Шведченко. Вскоре 20-летняя патриотка погибла от рук палачей в застенках гестапо.
«За каждого убитого немца фашисты брали и расстреливали 30 заложников из местных жителей», - пишет в своих воспоминаниях А. И. Олейников, партизан, житель близкой к Старому Крыму деревни Розальевки. Логично предположить, что убийство офицера на Южной улице Старого Крыма должно было повлечь за собой традиционные массовые расправы. В случае же с Ниной Николаевной оккупанты арестовали всего 13 мужчин, отправили их в симферопольскую тюрьму и после ходатайства заведующей типографией отпустили всех по домам, что, по меньшей мере, удивительно.
Странно и то, что факт спасения заложников Ниной Грин подтвердили не тринадцать, а только четыре человека. Разумеется, и этих голосов для её оправдания вполне достаточно. Однако прозвучали они почему-то не в 1945 году, во время суда, а четырнадцать лет спустя, когда в реабилитационных хлопотах Нины Николаевны приняли участие члены Союза писателей СССР, юридически грамотные и авторитетные люди. Почему же старокрымские защитники Нины Николаевны не заступились за неё во время суда? Остаётся загадкой.
Миф второй: Нина Николаевна - связная партизанского отряда
Прежде всего - какого? На территории юго-восточного Крыма в период Великой Отечественной войны действовали Кировский, Старокрымский, Судакский и другие партизанские отряды. Нина Николаевна могла бы поддерживать связь с бойцами отряда старокрымского. Но через кого? В подпольной патриотической работе коммунистов и комсомольцев она участия не принимала и никакого отношения к ним не имела. Это подтвердили руководители секции старокрымских партизан. Значит, Н. Н. Грин действовала (если действовала) в одиночку, лично передавая сведения прямо в лес. Но как и когда? Партизан найти было непросто. Скрываясь от фашистов, они устраивали стоянки в труднодоступных местах, далёких от населённых пунктов. Чтобы передавать сведения в лес, Нине Николаевне пришлось бы время от времени покидать Старый Крым более чем на сутки. Совмещать такие путешествия с заведованием немецкой типографией было бы просто невозможно.
Против связи Н. Н. Грин с партизанами говорит и другое. В 1965-67 годах все участники партизанского и подпольного движения, проживающие в Старом Крыму, вступили в военно-научное общество «Секция партизан Крыма». Архив общества насчитывает 28 анкет старокрымчан - бойцов и связных. Анкеты с именем Нины Николаевны среди них нет.
Миф третий: чествование Н. Грин на праздновании юбилея А. С. Грина в Старом Крыму
Если притягивание Нины Николаевны к партизанскому движению можно объяснить попытками смыть с неё клеймо немецкой свастики, то фальшивое описание юбилея Грина в 1965 году друзьями его вдовы оправдать крайне трудно. Когда в 1985 году Юлия Александровна Первова поставила в своих «Воспоминаниях о Нине Николаевне Грин» последнюю точку, участники и организаторы этого праздника пребывали в ясном уме и добром здравии. Автору было с кем согласовать свои мемуары, но этого сделано не было, и строчки её книги невольно просят очной ставки со свидетельствами старокрымчан.
«В один прекрасный день, - пишет Ю. А. Первова, - областные органы управления Крыма получили из Киева предписание - широко отметить юбилей Грина. Началась суета. Старокрымский кинотеатр «Прогресс» стал «Мечтой»; недалеко от здания гостиницы был построен новый открытый кинозал «Бригантина». На все запросы поспешно ответили и соответственно готовили места для гостей».
Со Старым Крымом я связана кровными узами, и потому заинтересовалась датой постройки упомянутых кинотеатров, знакомых мне с детства. Начальник отдела БТИ Старокрымского горисполокома, Маргарита Леонидовна Свидлова, заявила: кинозал «Бригантина» был построен ещё до начала Великой Отечественной войны. Точную дату постройки установить невозможно, так как архив довоенных зданий сгорел, но точно известно, что перестроен и реконструирован он был в 1948 году. Что касается кинотеатра «Мечта», то он был построен до 1967 года и никогда не был «Прогрессом». Итак, Юлия Первова сознательно допустила серьёзную фактическую ошибку.
За ней следуют и другие. Как удалось выяснить, инициатива празднования юбилея Грина в Старом Крыму возникла в самом городе, а не предписывалась «сверху». Организацией торжеств занимался местный отдел культуры - разумеется, с ведома горисполкома и райкома партии, как тогда было принято. Руководили организацией праздника заведующая городской детской библиотекой Александра Захаровна Круглова и директор кинотеатров «Бригантина» и «Мечта» Макар Маркович Заглинский. Александра Захаровна лично посещала Коктебель, чтобы пригласить на празднование юбилея писателей из Литфонда, в том числе - Сергея Смирнова. Об этом мне сообщили её коллеги-библиотекари и дочь, зритель и соучастник торжества, - Елена Алексеевна, врач, которая посещала Нину Николаевну в её доме.
Официальный характер праздника не допускал отсутствия на нем вдовы Грина, но жители города разъярились. По словам Марии Константиновны Гончаренко, люди готовились взять с собой тухлые яйца, чтобы забросать ими Нину Николаевну, если она появится в зале «Бригантины». Понимая, каким скандалом может обернуться вечер, А. З. Круглова и её помощники старились убедить приглашённых не сводить счёты с пожилой женщиной.
«Мама очень волновалась, - вспоминает Елена Алексеевна, - с одной стороны, на ней лежала ответственность за ход мероприятия, полного выступлений официальных лиц, писателей, поэтов, концертных номеров. А с другой - всё это грозило обернуться настоящим бунтом зрителей против Нины Николаевны, который надо было предотвратить и уладить. Мама и её коллеги беседовали с людьми по одному и группами. Между рядами в кинозале собирались разместить добровольных стражей порядка, чтобы успокоить волнение. И, надо сказать, что среди них не было никого, кто не читал бы и не любил произведения Грина. Прийти на праздник собиралась интеллигенция Старого Крыма… »
Нину Николаевну готовились привезти в последний момент, чтобы заранее не возмущать собравшихся, и посадить её не в президиуме, а в первом ряду, чтобы она не бросалась в глаза из зала.
«Я продолжаю по памяти, - пишет Ю. Первова, - нас повезли на так называемый юбилейный митинг в новорожденную «Бригантину» (курсив мой - В. К.). Мы сели в первом ряду. Зал был полон, в проходах стояли. На деревьях, окружавших кинотеатр, висели мальчишки».
Вспоминает Владимир Михайлович Осипов, фронтовик, историк, бывший директор Строкрымской средней школы: «К началу праздника Нина Николаевна опоздала. Её провели и посадили в первом ряду. В президиуме сидели руководители райкома партии и писатели. Юбилей уже начался, как вдруг Сергей Смирнов подошёл к первому ряду, поцеловал Нине Николаевне руку и повел её в президиум, чтобы посадить рядом с собой. Зал замер, наступила гробовая тишина».
Поступок Смирнова поверг всех в шок, но из уважения к нему пришлось смириться с происходящим. Тем парадоксальнее звучат откровения Юлии Первовой: «После секретаря поднялся Сергей Сергеевич Смирнов. «У Грина, - сказал он, - удивительная посмертная судьба. Кривая любви к нему читателя после многих лет забвения - не по вине читательской аудитории, скажем прямо, - идёт крещендо. Первый том шеститомника раскуплен. Ставится вопрос о повторном тираже. Здесь секретарь Кировского райисполкома изъяснялся в любви к Грину. Любовь эта вызывает у нас, писателей, известное сомнение: город, казалось бы, в самом деле, должен гордиться тем, что в нём поселился когда-то Александр Степанович Грин, в старокрымской земле похоронен. Но где же улица Грина? Почему его Домик не на государственном обеспечении? И здесь будет уместно сказать о беспримерном мужестве вдовы писателя Нины Николаевны Грин (зал взрывается аплодисментами, встаёт, а у меня вдруг запершило в горле…) За мужество, которая она проявила, добиваясь восстановления Домика из развалин, за вашу отвагу, за вашу работу для памяти Александра Степановича спасибо вам, дорогая Нина Николаевна! Все мы, любящие Грина, никогда не забудем того, что вы для него сделали». Смирнов целует руку Нины Николаевны, аудитория снова рукоплещет».
Если бы Смирнов произнёс хоть что-то подобное, аудитория взорвалась бы на самом деле - но вовсе не аплодисментами. Пригодились бы и запасённые тухлые яйца, и просто кулаки. Но, к счастью для всех, никаких откровенных восхвалений в адрес вдовы Грина не прозвучало, и художественный вечер прошёл ярко, волнующе и интеллигентно.
Миф четвёртый: похороны и перезахоронение Нины Николаевны
Нина Николаевна Миронова-Гриневская (Грин) скончалась в Киеве 27 сентября 1970 года. Ни у кого не было сомнений в том, что покоиться она должна в Старом Крыму, но похороны превратились в скандал. В своих «Воспоминаниях о Нине Николаевне Грин» Юлия Первова не скупилась на подробности: «Могила на кладбище была вырыта в метрах пятидесяти от могилы Грина. Опустили на верёвках гроб. Всё происходило в полном молчании. Мы стояли в стороне. Туристы рядом с нами. Рабочие насыпали холм. Сверху ткнули пирамиду кирпично-красного цвета. Оплёванные, обесчещенные, смотрели мы на это кощунство. У всех была одна мысль: «Перехоронить! Когда?»
В год столетнего юбилея Грина, в 1980-м, на его могиле положили новую надгробную плиту, увенчанную фигуркой «Бегущей по волнам» работы скульптора Татьяны Гагариной, а ещё спустя несколько лет надгробие объединило три имени - Александра Степановича, Ольги Алексеевны Мироновой и Нины Николаевны. И стало известно, что прах жены писателя якобы перенесён в его могилу.
Как пишет Юлия Первова, перезахоронение произошло в ночь с 22 на 23 октября 1971 года. Поклонники Нины Николаевны действовали тайком, но уже на следующий день постарались придать случившееся широкой огласке. Юлия Александровна призналась во всём своей старокрымской знакомой, Раисе Фёдоровне Колояниди, учительнице (позже - директору греческой школы), та сочла произошедшее кощунством и добилась расследования властей. Оно было закрытым - на оцеплённое солдатами кладбище не пустили ни одного постороннего человека. Тем, кто ждал снаружи, по факту сказали только одно: «Всё в порядке». Могила Грина якобы была вскрыта, но гроба Нины Николаевны в ней не оказалось.
31 мая 2013-го года в социальной сети «ВКонтакте» свои воспоминания о вторых похоронах Н. Н. Грин выложил Виктор Павленко, добровольный помощник Ю. Первовой и А. Верхмана. Обратим внимание ключевой фрагмент его рассказа. «Все тихо подошли к разрытой могиле Нины Николаевны, - пишет Виктор. - Один спустился, ему передали верёвки. Заправив их под гроб - что оказалось замысловатой задачей - подняли его легко и опустили рядом на землю. Очертания угадывались благодаря блеску звёзд. Распределились, и цинковый чертог вечного покоя осторожно взяли на плечи. Несомненно, это был кульминационный момент всего, что происходило тихой ночью на старокрымском кладбище».
Цинковый чертог вечного покоя в эту ночь вряд ли кто-то мог взять на плечи - хотя бы потому, что перед захоронением Нины Николаевны стальной гроб был вскрыт, и тело было предано земле в обычном «деревянном костюме», находившемся внутри цинкового. Вскрытый металл был вывезен прочь. Об этом свидетельствуют смотрители старокрымского кладбища, на котором никогда и никого не хоронили в цинке. Более того, сама Юлия Первова, называвшая себя душеприказчицей Нины Николаевны, в своих воспоминаниях цинковый гроб исключает: по её словам, в день похорон в домике Грина стоял гроб, обитый тёмно-красным глазетом. Павленко и Первова, описывая одно и то же событие, противоречат друг другу, хотя действовали вроде бы заодно и в одно и то же время.
Это и многие другие детали, естественные на первый взгляд, вызывали у меня массу сомнений. Можно ли осуществить раскрытие двух могил и имитировать их прежний вид за несколько часов в кромешной темноте, под проливным дождём? Кладбище, где похоронен Грин, находится в предгорье, и земля от мелких камней там тверда как цемент. На вскрытие обоих захоронений, как утверждают могильщики, должно было уйти не меньше шести часов. Затем доброхотам нужно было заполнить землёй яму, образовавшуюся на месте захоронения Нины Николаевны, насыпать свежий холм и углубить могилу самого Грина, чтобы в ней поместилось уже два гроба, и водрузить на место памятник писателю. Можно ли сделать такое на скорую руку? Вряд ли.
Миф пятый: разоблачение предыдущих
Поскольку неподалёку от той могилы, в которую опустили Нину Николаевну 3 октября 1970 года, много лет покоятся мои родственники, я не раз видела её памятник. Скромный, с овальной фотографией и табличкой, на которой была простая подпись: Н. Н. Грин. Ниже были выбиты даты жизни и смерти - так мне запомнилось. Знала я и другое: с тех пор, как память Нины Николаевны была увековечена там, где похоронен Александр Степанович, этот памятник словно бы исчез. Он уже давно не попадался на глаза. И всякий раз, не увидев его в день памяти усопших, я невольно вспоминала версию И. К. Мельникова о том, что партизаны посмертно отомстили вдове Грина, уничтожив эту могилу. Это вызывало ужас. Версия о перезахоронении неправдоподобна, о посмертном отмщении - чудовищна. И вот, спустя почти 45 лет с тех давних событий, 31 мая 2016 года, я попыталась найти место первого и, как кажется, единственно возможного захоронения Нины Николаевны.
Меня ждало потрясение. Оказавшись на нужном участке старокрымского городского кладбища, я заметила могилу времён Великой Отечественной войны - характерный для тех лет памятник. Но на низком бетонном надгробии зарос мхом крест, необычный для захоронений атеистических советских сороковых. Захотелось узнать, кто покоится в этом месте. Я осторожно очистила ото мха буквы, даты и не поверила своим глазам: Ольга Алексеевна Миронова, 1847-1944. Мать Нины Николаевны! Как могло оказаться здесь её надгробие? Ведь о том, что она похоронена с зятем, известно давным-давно и по всем источникам. Неужели она здесь, в таком неожиданном месте? У этого могла быть только одна причина - сопричастность… Переведя дыхание, я посмотрела на могилу слева от моего «найдёныша». Вот он, след от овальной фотографии, которой больше нет. И пустой прямоугольник на месте таблички с подписью. И полустёртые даты: 23.X.1894-27.IX.1970. Н. Н. Грин…
Кому понадобилось сбить портрет и имя с памятника вдове Грина? Не исчезнет ли со временем и сам обелиск? Чтобы защитить память Нины Николаевны, я, прямо с кладбища, направилась в горисполком Старого Крыма. Мэр города, Людмила Ивановна Гулящих, поняла меня и пообещала помощь: «Что бы ни делала Нина Грин в годы войны, она - человек и заслуживает человеческого отношения к своей памяти». В этот же день я узнала, что у похорон и перезахоронения есть ещё один свидетель - Пётр Афанасьевич Попченко, старожил города, сын бывшего директора кладбища и супруг директора нынешнего. Наш диалог стал новым откровением: мой собеседник подтвердил факт перезахоронения Н. Н. Грин. Но было оно совершенно иным.
«Нину Николаевну перезахоронили под вечер, во второй половине дня, - рассказывает Пётр Афанасьевич. - До этого выкопали могилку, в которой она покоится и сейчас. Раньше на могиле Грина была металлическая оградка, где они все втроём и были захоронены - супруги Грины и Ольга Алексеевна Миронова. Мать Нины Николаевны не перезахоранивали, она и теперь рядом с зятем. Надгробие после того, как установили стелу Бегущей по волнам, просто перенесли к могиле дочери, чтобы оно сохранилось. Готовили вечное пристанище для Нины Грин мой отец, Афанасий Алексеевич, и его друг. Приехали из Симферополя товарищи в гражданской одежде, представители КГБ, с полным комплектов документов для эксгумации - решением суда, бумагой из санэпидемстанции и т. д. Распорядились на кладбище никого не пускать, и всё прошло с трёх до пяти часов. Я видел, как всё было, потому что отец объяснил людям из КГБ, что я его сын, и мне позволили остаться».
Пётр Афанасьевич факт таинственного ночного перезахоронения отрицает - всё делалось с ведома властей при свете дня. Но перенесли гроб Нины Николаевны не из отдалённого сектора к кладбища - к Грину, а наоборот!
«Вначале её похоронили по-человечески, как положено, с мужем, - утверждает П. А. Попченко, - и только потом кто-то решил, что так нельзя: ведь она считалась врагом народа. Не думаю, что она была такой на самом деле, потому что хорошо помню Нину Николаевну. Маленького роста, обаятельная седая старушка, божий одуванчик. К тому же вряд ли на ней была какая-то вина, всё это ерунда: ведь она во время войны спасла от расстрела тринадцать человек, об этом сказано в Книге памяти. Если бы Нина Николаевна не поехала тогда в Симферополь, лежать бы им в сырой земле вместе с евреями и караимами…».
Все эти годы семья Попченко оберегала ту могилу Н. Н. Грин, куда перенесли её по воле визитёров в штатском: прожив трудную жизнь, она обрела право на покой за чертой бытия. Чтобы не искушать недругов своей подопечной, как и излишне рьяных «друзей», смотрители кладбища сделали всё для того, чтобы место второго захоронения Нины Николаевны было неприметным. О нём знают лишь те, кому хочется знать, кто придёт поклониться её памяти с чистым сердцем - без негодования или амбиций. Услышав это, я поневоле вспомнила слова М. Булгакова о том, что может быть предложено и что даровано…
Сегодня многие почитатели Грина готовы видеть в добрых героинях писателя черты его возлюбленной. Так, наверное, хотел бы и он сам, несмотря на то, что теперь с его Галатеи-Нины сброшены все покровы. И, наверное, там, где витают сейчас их души, звучат слова, обращённые к нам, живым и смертным, с просьбой забыть, смириться и простить. Мы прощаем.
Москва - Старый Крым. Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за июнь-июль 2016 года в полном объёме за 197 руб.:| Банковская карта: | Яндекс.деньги: | Другие способы: |
| После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт магазина» | После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: | |
«Однажды утром в морской дали под солнцем сверкнет алый парус. Сияющая громада алых парусов белого корабля двинется, рассекая волны, прямо к тебе», — услышала Ассоль из обшарпанной радиоточки.
По радио читали «Алые паруса». В это время она накладывала повязку старому зэку Поликарпычу — и замерла, застыла. Громада алых парусов ворвалась прямо в тесную лагерную больничку. К этому времени Ассоль провела в лагерях восемь с половиной лет. До свободы ей оставалось полтора года. Она знала, что выдержит. Выдержит ради своего гениального романтика, своего Капитана Грина.
Улыбка Ассоль
…Они встретились зимой 1918 года. Нина, оставив на время свою медицину, работала в редакции «Петроградского эха». Там она впервые увидела Грина: очень худого, очень высокого, очень мрачного и такого отстраненного, что к нему было страшно подойти. Но она улыбнулась ему — она улыбалась всем, и ему стало тепло от ее улыбки.
Летом сорокалетнего Грина мобилизовали в ряды Красной армии. Длинный, немного нелепый, похожий на католического пастора, он нес в солдатском мешке смену белья и рукопись «Алых парусов». Он уже знал, что посвятит ее этой странной девушке, которая раздаривает улыбки, не думая, что получит взамен. Через год, отвалявшись в госпитале с сыпным тифом, истощенный до полусмерти, бездомный, он брел по петроградским улицам. Горький помог устроиться в Дом Искусств — общежитие для бедных писателей эпохи гражданской войны. У Грина появились своя крошечная комната с узкой кроватью и скудный, но ежедневный паек. Писатель сидел в этой ледяной комнате, пил морковный чай, отогревал замерзшие руки и сочинял свой синий Зурбаган. На улицу выходил редко, но однажды вышел и столкнулся с Ниной. Потом писатель признался ей:
«Расставшись с тобой, я пошёл дальше с чувством тепла и света в душе. Вот это наконец-то она», — думал я.
К вам неравнодушен Грин
Каждый день Нина забегала к Грину, а потом бежала в больницу — она снова работала медсестрой. Если писателя не было дома, он оставлял в маленьком стакане трогательный букетик и записку с просьбой подождать. Весь Дом Искусств обсуждал любовь мрачного, нелюдимого затворника. Однажды Нина получила предостерегающее письмо:
«К Вам неравнодушен Грин. Берегитесь его, он опасный человек: был на каторге за убийство своей жены. И вообще прошлое его очень тёмное: говорят, что, будучи матросом, он где-то в Африке убил английского капитана и украл у него чемодан с рукописями. Знает английский язык, но тщательно скрывает это, а рукописи постепенно печатает как свои».
Бывшая жена Грина, конечно, была, конечно, жива, здорова и даже счастлива с новым мужем.
Бедное счастье
Для одинокого Грина Нина стала настоящим подарком судьбы. А она и сама не заметила, как тоже полюбила его. Переехали в Феодосию, на деньги от проданного романа и рассказов купили квартиру. В 44 года у Грина впервые появилось собственное жилье. Жили закрыто, почти ни с кем не общались. Все время покупали книги и читали друг другу вслух. Но это было очень хрупкое счастье — романтические произведения Грина не были востребованы Советской властью, а писать о колхозах и героических стройках пятилетки он не мог.
Дошло до того, что обменивали свои вещи на продукты, Нина вязала и продавала платки. Но — Грин написал «Бегущую по волнам» и, как и «Алые паруса», посвятил их жене.
«Милый ты мой, любимый, крепкий друг, очень мне с тобой жить хорошо. Если бы не дрянь со стороны, как нам было бы светло!», — писала Нина мужу.
Здоровье Грина стремительно ухудшалось, люди удивленно оглядывались на них на улице — молодая, красивая женщина под руку со стариком. Нищета сжимала руки на его горле. Он сдавался, она — нет.
«Я одинок. Все одиноки. Я умру. Все умрут. <…> У меня путаются в голове три вещи: жизнь, смерть и любовь — за что выпить?». «Пью за ожидание смерти, называемое жизнью».
Человек умирал
Они просили друзей о помощи, но кто-то просто не мог им помочь, как Волошин, а кто-то не хотел… В 1930 году в жизни Грина все-таки была еще одна радость: они с Ниной переехали в Старый Крым, в крошечный деревянный домик с яблоневым садом. Грин очень любил этот домишко, но прожил в нем недолго.
… В 60-х годах фотографию умирающего Грина увидит ленинградская школьница Таня Рождественская инапишет пронзительное стихотворение, в котором
Человек умирал, не зная, Что ко всем берегам земли Шли, как алая птичья стая, Им придуманные корабли.
11 лет жизни с Грином были для Нины самыми счастливыми в жизни. Когда он умер, она на время потеряла память, долго восстанавливалась. На руках у нее была больная мама. И главное — она не могла уехать из этого домика, в котором все напоминало о Грине. И когда началась война, Нина не эвакуировалась, и чтобы как-то прожить в годы оккупации, пошла работать корректором в открытую при фашистах газету. При этом точно известно, что она помогала партизанам, и а однажды спасла жизнь 13 людям, которых фашисты взяли в заложники после убийства своего офицера — Нине удалось уговорить городского голову освободить ни в чем неповинных людей…
Ассоль в лагере
В 1944 году Нина оказалась в числе местных жителей, которых насильно увезли в Германию. В победный год она смогла бежать из под Бреслау, добралась до Крыма и снова угодила в лагерь, но теперь уже в сталинский. И даже там она оставалась Ассолью — пылкой, романтичной, открытой людям и бесконечно порядочной. И ее все любили.
Татьяна Тюрина, которая работала вместе с Ниной в лагерной больнице, вспоминала:
«Нина Николаевна имела авторитет у персонала и зэков, самых отпетых».
Врач Всеволод Король писал:
«…В университете у нас был предмет «врачебная этика», но Вы были первым человеком, встреченным мной, который применял эту этику в жизни…, так как, забыв, как Вы ухаживали за этим больным воришкой, я забыл бы одну из самых красивых картин человеколюбия…».
Куча разорванных тряпок
Все десять лет в лагере Нина хранила фотографию мужа. Любовь и память помогали ей продержаться, но на свободу пожилая Ассоль вышла в состоянии, которое она называла:
«Все в душе — как куча разорванных окровавленных тряпок».
Через силу, но жила, потому что оставалось еще одно важное дело — создать в их с Гирном маленьком дом-музей. Но домик забрал себе под сарай председатель местного исполкома — потребовались годы изнурительной и противной борьбы, чтобы его вернуть. И Нина прошла и это, и создала этот музей. Она сделала все, чтобы сохранить память о человеке, который когда-то сказал ей:
«Ты мне дала столько радости, смеха, нежности и даже поводов иначе относиться к жизни, чем было у меня раньше, что я стою, как в цветах и волнах, а над головой птичья стая. На сердце у меня весело и светло».